Пряжа Пенелопы - [36]

– Госпожа моя Электра, – говорит Пенелопа, усаживаясь напротив девушки в темной комнате. С Электрой прибыли две служанки, такие же пепельные, как она сама, и теперь по вялому мановению костлявой руки они исчезают. Непонятно, как обращаться к этой худенькой сгорбленной девушке. Она не царица, но теперь, когда ее брат Орест вот-вот станет царем Микен, она, по сути, сестра величайшего монарха всей Греции. И все же что такое в наше время сестра без мужа?

– Пенелопа… можно называть тебя Пенелопой? Мы ведь родственницы, верно?

Пенелопа улыбается и кивает.

– Хорошо, Электра. У тебя есть все, что нужно? Может, принести еще лампаду?

– Нет, спасибо, этого хватает. Твоего гостеприимства вполне достаточно.

Итака именно что достаточна. Это, можно сказать, девиз острова.

– Вся Греция скорбит о твоей потере. – Удачно, что царица может использовать эти простые слова. Таким образом задача по пролитию моря слез и вырыванию волос распределяется на множество разных людей, а твоей собственной красивой прическе не грозит непосредственная опасность расчленения.

– Я знаю. Моего отца любили.

Агамемнон – мясник Трои, который повел величайших мужей Греции на смерть в десятилетней войне по причине похищенной царицы. Поэты его точно любят; а когда кости станут прахом, а прах развеется над морем у руин сгоревшей Трои – в тот день любовь поэтов действительно станет единственным, что будет иметь значение.

Пенелопе нечего на это ответить.

Повисает молчание. Вместо него должна звучать светская болтовня. Пенелопа, хоть и умная, не очень умеет заниматься этим. Ей было позволено восемнадцать лет глубоко скорбеть по отсутствующему мужу, и это оказалось чем-то вроде подарка судьбы, приемлемым покровом ее молчания. Но в этой темной комнате должны быть соблюдены определенные ритуалы и действия, которые Пенелопа теперь пытается раскопать в памяти, вытащить из-под слоя беспокойных мыслей.

Она открывает рот, чтобы начать с какого-нибудь незначительного замечания: может, о том, какого хорошего быка забьют в честь Агамемнона; или, может, с какой-нибудь истории, рассказанной ей мужем, когда они были молоды, о чудесах, связанных с этим великим царем. Все истории Одиссея были про его молодость. Пенелопа не знала его старым.

Потом Электра говорит:

– Ты хочешь узнать, зачем мы прибыли?

Ох, боги, вот спасибо, думает Пенелопа, а вслух говорит:

– Любой из дома Агамемнона всегда…

– Ты хочешь узнать, зачем мы прибыли на Итаку? – перебивает ее Электра, что ужасно грубо. Но грубость здесь желанна, освежающа, благословенна. – Мы могли бы прислать гонцов. Многие люди, в том числе и великие цари, узнали новости от жалких рабов. Даже мой дядя Менелай получил их от любимого виночерпия. Ты хочешь узнать, зачем мой брат и я лично приплыли на Итаку, на остров, который… – она морщит нос, пытаясь подыскать слово, которое было бы точным, но притом не оскорбительным, – так далеко находится от сферы интересов Микен?

– Мне приходил в голову этот вопрос, да.

Электра кивает. Ее мать любила лесть, любила остроумие. Однажды к ней пришел хороший поэт и ослепил ее своими играми, танцем слова; он не был воином, не был могущественным царем, но Клитемнестра обняла его, и он…

…Неважно. Достаточно о том, каким он был. Электра поклялась больше не думать о таких вещах. Она отреклась не только от крови матери, но и от всего, что Клитемнестра могла бы с этой кровью ей передать. Любовь к музыке. Любовь к свежему, теплому хлебу. Длинные волосы, заплетенные в косу и уложенные вокруг головы. Желтый цвет. Упоение словами. Все это должно умереть вместе с женщиной, которая убила ее отца.

– Клитемнестра. – Даже просто произнеся это слово, Электра неуютно ежится, ей противно оттого, что оно у нее во рту, но есть дело, его надо сделать, и она его сделает. – Убив нашего отца, она скрылась. Ее любовника мой брат умертвил, но сама она сбежала. Это… немужественно… неприемлемо… это оскорбление перед лицом богов, что убийца моего отца жива. Понимаешь?

– Думаю, да. Но это не объясняет, зачем вы приплыли на Итаку.

– Разве?

Электра сверкает глазами, вот оно снова: ястреб и лев; может, она и говорит сама себе, что сила у нее от отца, но и мать ее казалась такой же, когда мужчины начали шушукаться у нее за спиной, они шептали, что женщина не должна править как мужчина.

Будь Электра доброй, она бы выразила то, что у нее на сердце, рассказала бы все. Но она не добрая. Она поклялась больше не быть доброй.

Пенелопа ерзает в кресле, пытается найти слова, которые не будут признанием вины или угрозой.

– Хорошо. Раз мы так откровенно говорим друг с другом, как, вероятно, и положено родственницам… Орест не может быть царем, покуда не убьет мать, – заявляет она. – Ни один грек не пойдет за человеком, который слишком слаб, чтобы убить женщину. Сильные мужчины с алчными сердцами устремят взгляды на пустой трон Агамемнона. Например, твой дядя Менелай. Воин из-под Трои. Так что Оресту нужно действовать быстро, чтобы отомстить за убийство отца и оборвать жизнь матери. Зачем приезжать на Итаку? Зачем тратить время на этот остров?

Пенелопа снова смотрит на Электру, ждет, что она произнесет то, что должно быть сказано, но Электра молчит. Ее молчание красноречиво. Оно говорит Пенелопе о многом, что ей не нравится в этой микенке.