Пряжа из раскаленных углей - [121]

Ноилин приобрел пугающую привычку вторгаться во все мои мысли и мои сны. Если я его не видела воочию – прохаживающегося ли по палубе, разговаривающего с капитаном, стоящего у борта, я чувствовала его присутствие рядом. Если я не чувствовала его присутствие, я думала о нем. Если я не думала о нем… я думала о нем.

Я думала о том, обозналась ли когда-то, почувствовав его расположение ко мне. Я думала о том, что приняла за более глубокое чувство всего лишь дружеское участие Ноилина во мне, и осознание этого больно резало мне сердце.

Теперь, когда я внезапно с горечью поняла, что потеряла его (вернее, потеряла мои иллюзии насчет его отношения ко мне), мысли о нем стали непрекращающимся наваждением. Я уже почти не вспоминала ни о шрамах, ни о даре Плетущей.

По какой-то странной приверженности давнему долгу, когда я еще была золотошвейкой, нанявшейся к нему на работу, этот человек продолжал нести за меня ответственность и теперь – выхаживая меня, доставляя домой. Но долг, если бы он и существовал, уже давно выплачен, да и я уже не та наивная горожанка, приехавшая в старый замок. Мне не нужна была эта его забота, раз она исходила из чувства долга и какой-то вселенской сострадательности. Мне не нужна была его жалость. И снисходительность – только не это! Когда-то однажды мне показалось, что я вижу в его глазах особенный теплый свет, который отличает настоящее чувство… но это был самообман. Слишком больно ранящий меня самообман.

Мое место отныне – скромная золотошвейная мастерская, так что не мне зариться на внимание могучего мага… Но я, похоже, уже не могла остановиться и вырвать Ноилина из своего сердца. В своих чувствах я не сомневалась ни раньше, ни сейчас, но сейчас моя любовь разрывала меня на части нестерпимой горечью и болью, и не было для нее никакой надежды.

Мне нужно было видеть Ноилина постоянно, мне хотелось говорить с ним, но когда на очень короткое время он оказывался рядом, у меня почему-то не находилось нужных слов. Все слова оказывались фальшивыми и малозначащими, мне хотелось кричать ему о любви, а на самом деле я просто молчала, не в силах унять стук сердца. Да и не могла я ничего подобного сказать – ведь худо-бедно, а во мне еще сохранились гордость и здравый смысл. Мы слишком разные, мы не ровны ни по положению, ни по рождению.

А он был просто вежлив и скуп в словах. Говорил, присматриваясь ко мне с жалостью, явно боясь обидеть – а от этого я просто взрывалась и грубила. Тогда он старался говорить еще меньше…

Так что разговор не складывался. Ничего не складывалось. Иногда мне казалось, что он хочет что-то сказать, но не решается… И тогда я просто домыслила все сама. Он боится, что я повешусь ему на шею, и не знает, как деликатно отказать мне? И тогда жар стыда за мою навязчивость гнал меня обратно в каюту, и я старалась подолгу не попадаться Ноилину на глаза…

Два дня спустя мы оказались в водах Арнаха, и на горизонте все чаще стали появляться арнахские военные корабли. Мы прибывали в Ульмак. Напряжение на корабле сошло на нет.

Вот тогда я и решилась на то, что умела делать лучше всего. Я сбежала.

Я договорилась с капитаном (правда, ему очень не понравилось то, что я хочу сойти на берег незаметно, чтобы никто об этом не знал), и рыжеволосый здоровяк особенно возражать не стал, когда я рассказала, что господин маг наверняка будет рад поскорее избавиться от обузы, за которую по странной случайности несет ответственность. Как это ни смешно, но у меня еще до сих пор сохранились золотые монеты и последний рубин из взятого еще в Вельме запаса, а потому я рассчитала, что на первое время денег мне хватит. Если не смогу обосноваться в Ульмаке, то попробую добраться до Лилиена – уж там устроиться золотошвейкой наверняка сумею. Я очень многому научилась за последнее время и теперь не боялась пускаться в свободное плавание. В конце концов люди живут везде. Мое уродство, разумеется, вряд ли поможет мне располагать к себе людей, но когда эти самые люди увидят, что я неплохая золотошвейка, готовая к тому же трудиться за гроши, работу я себе найду. К тому же уродство наверняка отпугнет тех, кто решит приударить за одинокой женщиной. Так что я буду в безопасности.

Вот с такими мыслями я и улизнула с корабля. Команда разгружала бережно упакованные тюки с драгоценной посудой, и я под их прикрытием торопливо сошла на берег. Ни разу не оглянувшись.

Ульмак оказался шумным и грязным портом, а еще холодным и серым каменным городом. Близость Берноя заставила горожан обороняться, а потому Ульмак окружали мощные крепостные стены и уродливые приземистые башни. Узкие мощеные улицы шли вверх, к холму, где располагалась какая-то крепость. Мне с трудом удалось разменять золотую монету – менялы отчаянно торговались, а некие крутящиеся рядом прощелыги бросали на меня заинтересованные взгляды, однако я все же смогла получить нужное серебро и медь, заплатить стражникам у городских ворот и улизнуть быстрее, прежде чем за мной потянулся хвост из любителей поживиться на дармовщинку.

Ульмак немного походил на Вельм, но больше – на Дуорм, о котором у меня остались далеко не лучшие воспоминания и который, кстати, находился не так уж и далеко отсюда. Я выживу и здесь, сказала я сама себе. Словоохотливая юная цветочница подсказала мне, где найти подходящую для меня добропорядочную гостиницу, и я направилась туда. Прежде чем что-то делать, мне нужно было прийти в себя и разузнать все, как следует. Я вернулась в Арнах. Подумать только, я наконец-то вернулась в Арнах!