Прямой дождь - [6]

— Я скажу, — выступил вперед пастух.

— Говори.

— В вас родилось самоуважение и достоинство человека.

— Это еще что такое?

— То ему, верно, козел сказал! — засмеялся молодой кучер.

— Я в книжке вычитал, что, пока человек не научится уважать самого себя, ничего путного из него не выйдет, рабом родился, рабом помрет. А как поймет он, что все люди вылеплены из одного теста и барин не имеет никакого права в зубы тыкать да ездить верхом на бедном, тогда дело пойдет по правильному пути.

— Ты вот что, хлопче, — добродушно посоветовал бородач, — бери козу и ступай домой, а то вон уже казаки заглядывают сюда, чего доброго, всыпят тебе горячих в то место, откуда ноги растут.

И в тот же миг — парень еще не успел поблагодарить кучера за добрый совет — в светлом круге фонаря появилась знакомая фигура Матейчикова шпика.

Одет в серый костюм, руки держит сзади, точно они у него связаны, картуз надвинут на лоб — козырек глаза прикрывает. Сначала было пошел в сад, но, увидев кучеров с лошадьми, повернул к ним.

— Спасибо за совет, дядечка, — тихо сказал кучеру пастух и направился к козе. — Пошли домой, проклятая! Ишь куда забралась! Шкуру с тебя сниму!

— Здравствуйте, — небрежно бросил собравшимся сыщик и тут же спросил: — Это к его превосходительству гости съехались?

Кучерам он сразу не понравился — хитростью и коварством повеяло на них от серой, пронырливой фигуры. И потому им не хотелось отвечать. Наконец один из них повернулся к своему соседу:

— Мефодий, человек же спрашивает — ответь!

На Мефодия упал жребий потому, что он был известным шутником. Достаточно было глянуть в его озорные глаза, увидеть густые черные усы, которые на самых кончиках закручивались мелкими колечками, как уже разбирал смех.

— Съехались до ихнего превосходительства, человече добрый, — ответил шпику Мефодий. — Великий пан вчера сам управился с целым гусаком, больно аппетитно зажаренным с антоновскими яблоками. Вот и пожаловали гости поздравить его превосходительство да пожелать легкой икотки.

Все схватились за животы. Не смеялся только шпик, еще ниже надвинувший на глаза свой картуз.

— А тот дурень с козой как попал сюда?.. Не сказал — чей он и как его зовут?

— Тут впору забыть, как тебя самого зовут, — ответил бородатый кучер, — а вы хотите, чтобы мы всех козлятников знали.

— Да он к нам по делу наведался: хотел козу на коня поменять, — снова нашелся Мефодий. — Я сперва было согласился обменять на левую пристяжную, да коза больно норовистой оказалась.

Снова раздался взрыв хохота. Легавый явно чувствовал себя не в своей тарелке и пытался оправдаться:

— Вы думаете, он мне нужен с его козой?! У меня со своей мороки не оберешься. Еще в обед мой хлопец повел пасти козу, — явно придумывал шпик, — и как сквозь землю провалился… Вот и подумал: может, это моего сюда занесло… а вы на смех поднимаете…

— Тогда скажу вам откровенно, — продолжал Мефодий, — плохи ваши дела… Видно, тот хлопец, что здесь был, украл козу у вашего пастуха и теперь прячется с ней по дворам. Ваш парень ищет пропажу, а вы ищете его и козу — на всю ночь хватит игры в прятки…

Сыщик, ничего не говоря, ретировался, но еще долго в его ушах звучал дружный смех кучеров.

В то время как Григорий с помощью двух ведер воды снова стал похож на себя и потом улегся спать, в губернаторском доме все еще продолжался бал. А усталые кучера клевали носом в дальнем углу двора возле лошадей.

6

Широкая аллея Потемкинского парка привела Степана и Григория к каменистому берегу реки.

— Здесь и подождем, — сказал Степан.

Они прогуливались по берегу, притворно-равнодушно поглядывая то на небо, то на парк, а у самих от напряженного ожидания гулко стучали сердца.

Григорий рванулся было к мужчине, который показался ему тем, кого они ждали, но Степан решительно остановил его:

Постой, не спеши. Надо спокойно, будто гуляем…

Когда вечернее солнце коснулось поверхности днепровской воды, на крутом склоне показался высокий, щегольски одетый мужчина с тросточкой. Глаза обоих хлопцев на миг впились в стройную фигуру незнакомца. Сдерживаясь, чтобы не кинуться ему навстречу, сели на камень у самой воды. Искоса поглядывая на него, видели, как он беззаботно, не спеша приближался к ним.

Подойдя, молодой человек остановился, задумчиво посмотрел вдаль и будто между прочим спросил:

— А что это вы тут сидите, хлопцы?

— Закатом любуемся, — ответил Степан.

— Лучше смотрите на восход солнца… Голос у него приятный, спокойный.

— Лучше? Но впереди ночь.

— После ночи наступает рассвет.

Пришедший не торопясь достал из бокового кармана сложенный листок и, приветливо улыбаясь, протянул его Степану:

— Чтоб быстрей рассвело. До свиданья!

И с видом беспечного гуляки зашагал к парку. Степан повернулся к Григорию:

— Вот мы и начали свою драку, только не кулаками и не с помощью козы…

Григорий потупился:

— Ладно уж корить… Лучше скажи, что делать дальше.

— Сейчас мы отнесем это письмо поднадзорному Лалаянцу — он отбывает в нашем городе ссылку. Еще молодой, но столько вынес! За ним охотилась полиция, он сидел в петербургской одиночке.

— А за что?

— За агитацию и распространение запрещенной литературы, в которой написана правда о рабочем человеке. Исаак Христофорович мог бы жить спокойно, получать приличное жалованье. Но он хочет, чтобы и другим жилось лучше. Вот и борется за это.