Прямой дождь - [27]

В комнате воцарилась тишина. Бурлацкий непонимающе взглянул на Петровского и с недоумением пожал плечами.

— Что сие означает? — наконец не выдержал он.

— Иллюстрация.

— К чему?

— К нашей жизни.

— Примитивно и неостроумно, Григорий Иванович.

— Я и не лезу в остряки. Меня волнует истина, Павел Иннокентьевич. Эта картина вам, вероятно, очень по душе и вы бы хотели сохранить ее навечно.

— Высказывайтесь яснее, Григорий Иванович, — начал закипать Бурлацкий.

— Я говорю достаточно ясно. Вы, наверное, хорошо знаете, что рабочий класс в эксплуататорском обществе вынужден держать на своих плечах огромное количество бездельников. Он раздет, разут, голоден, он согнулся от непосильной ноши, и вы решили подкормить его, прибавив копейку, чтобы он и в дальнейшем продолжал безмолвно терпеть. Вы боитесь, что рабочий сбросит со своей спины весь этот груз и сам станет полноправным гражданином общества. Вот вы и ненавидите «Искру» за то, что она вскрывает намерения «экономистов» сохранить существующий строй, а рабочий класс оставить в вечной зависимости, в физическом и моральном рабстве. Конечно, вы говорите не столь обнаженно и прямо, а прикрываетесь сладенькими фразами и обещаниями.

— Молодец, Григорий Иванович! Правильно! — раздались голоса.

— Здорово разъяснил! Их надо силой! Сами не слезут!

— Прекратите безобразие! — закричал кто-то из сторонников Бурлацкого.

— Сейчас, товарищи, мы будем голосовать. Поднимут руку те, кто признает «Искру» своим руководящим партийным органом, — сказал Петровский.

— Как видите, не так уж много! — торжествующе провозгласил Бурлацкий.

Для Петровского такой результат оказался полной неожиданностью. И не только для него. Старый, опытный Шелгунов какое-то время растерянно молчал, а потом попросил слова. Он говорил медленно, подыскивая слова и пытаясь разобраться, почему так произошло.

— Хотя за нелегальную газету «Искра» проголосовало меньшинство — это, на мой взгляд, еще не отражает всей картины… Я проголосовал за «Искру», потому что читал труды Маркса и Энгельса, слушал в Петербурге представителей «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», которые объясняли рабочим, как им следует бороться за свои гражданские права. Необходимо пролетарию быть человеком, а не рабом, которому иногда дают белую булку из рук хозяина, но он и его труд остаются подневольными. Пускай «экономисты» сейчас победили, но это временная победа. Партия и газета «Искра» подготовят передовых рабочих, и они будут вести борьбу до конца, до полной победы над самодержавием.

— Правильно! — раздались голоса. Поднялся Григорий Петровский.

— Я, — сказал он, — где только смогу, буду доставать «Искру», читать ее и рассказывать другим, о чем прочел. Я буду всегда принадлежать к революционной, рабочей партии, которая приведет пролетариат к желанной цели — победе над царизмом — и, если надо, — горячо продолжал Григорий Иванович, — отдам этому делу свою жизнь.

Доменика долго стояла у полураскрытых дверей, хотя страх и не оставлял ее. Она хорошо знала: там, где появляется революционер, должны быть глаза и уши полиции. Чувство радости и гордости за мужа переполняло ее сердце. «Шелгунов уже в возрасте, — подумала она, — а ведь Григорию — всего двадцать три… Но как просто и ясно он умеет все объяснить».

23

Как-то Доменика спросила:

— Гриша, ты веришь в сны?

Петровский понял: ей не терпится ему что-то рассказать.

Доменика не придавала особого значения снам. Но порой ей снилось такое…

— Рассказывай, коли надумала!

— Знаешь, Гриша, приснилась мне большая, не меньше, чем Днепр, река…

— Уже не плохо, — бросил Петровский, перебирая бумаги, — по старинному соннику, если снится река — это к хорошей жизни.

— И я такое слышала… И будто по реке, против течения, на лодочке пробиваешься ты, Гриша. А я с сыном иду берегом и все спрашиваю: «Скоро ли возьмешь нас с собой, чтобы вместе плыть?» — «Потерпи, — отвечаешь, — до пристани!» — «А далеко ли до пристани и как она называется?» Ты мне что-то ответил, но я не расслышала… Вдруг, откуда ни возьмись, появился жандарм, велел тебе пристать к берегу, арестовал и повел в тюрьму. «Я скоро вернусь», — крикнул ты мне на прощание. И я осталась еа берегу стеречь твою лодку… Мне стало горько и тяжко, что забрали тебя, безвинного, и я проснулась. Что бы это значило?

— Хочешь, я тебе разгадаю твой «вещий» сон? Слушай. Против течения буду я пробиваться до тех пор, пока не пристану к «НАШЕЙ» пристани и не заберу в лодку вас. И пускай хоть ежедневно арестовывают меня жандармы, я не покаюсь. А ты стереги мою лодку и знай, что я вернусь. Вот и весь твой сои!

— Если бы…

— А сейчас, Домочка, мы должны временно переехать в Донбасс! Так надо…

Переехали, да, видно, не в добрый час…

Следуя совету товарищей из комитета, Петровский выбрал самое глухое место — Щербино-Нелеповский рудник.

Вокруг голая, выжженная до черноты степь. Темной громадиной вздымается к небу террикон…

Впервые Петровский оказался в шахте. Вокруг сплошная чернота — черная земля, черные лица шахтеров, черная неволя… Он увидел, как, согнувшись в три погибели, орудуют кайлами забойщики, как, обливаясь потом, саночники тащат нагруженные углем санки.