Прозрачные вещи - [13]

Она позвонила ближе к полуночи, вырвав его из мимолетного, но определенно дурного сна (порожденного расплавленным сыром, юной картошкой и бутылкой молодого вина в отельном carnotzet[20]). Хватая трубку, он другой рукой нашарил очки для чтения, без которых по странной причуде союзных чувств, толком не мог разговаривать по телефону.

"Вы Персон?" – спросил ее голос.

Он знал уже – с той минуты, как она зачитала вслух содержимое карточки, врученной ей в поезде, что она выговаривает его имя как "You[21]".

"Да, это я, то есть "вы", я хочу сказать, что вы произосите мое имя неправильно, но совершенно очаровательно."

"Я все произношу правильно. Послушайте, я так и не получила..."

"Оставьте! Вы опускаете начальные согласные, словно – словно жемчужины в чашку слепца."

"Правильно говорить не "в чашку", а "в шапку". Моя взяла. Ладно, послушайте, завтра я занята, как вы насчет пятницы, – сможете быть готовы sept heures précises?[22]"

Разумеется, сможет.

Она пригласила "Перси", объявив, что отныне будет звать его так, раз ему не нравится "Хью", отправиться с ней в Дракониту кататься на лыжах, и ему представился темный лес, защищающий романтических путников от синего пламени альпийского полудня. Он сказал, что хоть и проводил отпуска в Шугарвуде, Вермонт, но так и не освоился с лыжами, однако будет счастлив прогуляться с ней по тропе, не только сотворенной его фантазией, но и чисто выметеной метлою снежного человека, – одно из тех мгновенных, невыверенных видений, что могут запорошить глаза и умнейшему человеку.

13

Тепеpь у нас в фокусе главная улица Витта, какова она в четверг, назавтра после ее звонка. Улица кишит прозрачными людьми и процессами, в которые или сквозь которые мы бы могли уплыть с упоением ангела или автора, но для настоящего отчета нам надлежит выделить одну лишь персону – Персона. Не Бог весть какой ходок, он ограничил свой досуг скучноватым осмотром деревни. Железный поток машин катил и катил, одни с грузной опасливостью косных механизмов искали, куда бы приткнуться, другие бежали со стороны или в сторону Тура, курорта куда более модного, лежавшего в двадцати милях к северу. Несколько раз миновал он старый фонтан, иcточавший по капле в желоб, продолбленный в старом обсаженном геранью бревне; он осмотрел почту и банк, церковь и туристическое агентство, и знаменитую закопченую хибару, которой вместе с грядкой капусты и распятым пугалом позволяли еще прозябать между пансионом и прачешной. Он выпил пива в двух разных харчевнях. Постоял перед лавкой спортивных товаров; вернулся, еще постоял – и купил хороший серый свитер с высоким горлом и с крохотным, очень красивым американским флагом, вышитым прямо над сердцем. Бирка шепнула: "Сделано в Турции".

Наконец он решил, что пора подкрепиться, и увидел ее, сидящую за столиком уличного кафе. Ты прянул к ней, решив, что она одна, и слишком поздно заметив вторую сумку на стуле насупротив. И сразу ее подруга вышла из чайной и, усевшись, сказала милым нью-йоркским голосом с тем оттенком распутного натиска, который он признал бы даже в раю:

"Сатира на сортир."

Между тем подошел не сумевший содрать маску учтивой ухмылки Хью Персон и его пригласили к столу.

Женщина за соседним столиком, комически напомнившая Персону его покойную тетю Меллису, которую все мы так любим, читала "l'Erald Tribune". Арманда думала (в вульгарном значении этого слова), что Джулия Мур знакома с Перси. Джулия тоже так думала. Тоже и Хью, конечно, еще бы. Не разрешит ли двойник его тетки позаимствовать незанятый стул? Пожалуйста, пожалуйста. Дивной души была старушка, жила с пятью кошками в игрушечном домике в самом конце березовой аллеи посреди тишайшей...

Прервав нас ушираздирающим лязгом, бесстрастная официантка, существо по-своему тоже несчастное, уронила на стол поднос с лимонадом и булочками и сложилась втрое, рассыпаясь во множестве странных в подобной женщине мелких, суетливых движений; лицо ее осталось бесстрастным.

Арманда уведомила Перси, что Джулия прикатила из самой Женевы, чтобы получить у нее консультацию относительно перевода нескольких фраз, которыми она, Джулия, собиравшаяся назавтра в Москву, намеревается "сразить" своих русских друзей. Перси, к слову сказать, работает у ее отчима.

"У моего бывшего отчима, благодарение Богу, – сказала Джулия. – А кстати, Перси, если это ваш nom de voyage[23], возможно, вы сможете нам помочь. Как она вам сказала, мне хочется ошарашить кое-кого в Москве, они меня обещали свести с молодым, знаменитым русским поэтом. Арманда снабдила меня кучей чудных словечек, но мы с ней застряли на -– (извлекая из сумки листок) – Мне нужно знать, как сказать: "Какая милая маленькая церковь, какой огромный снежный занос". Понимаете, мы сначала разбираемся по-французски, и она считает, что "snowdrift" – это "rafale de neige[24]", но я уверена, что это не може быть ни "rafale" по-французски, ни "рафалович" по-русски, или как они там называют метель." "Нужне вам слово, – сказал наш Персон, – это "congére", женского рода, я его знаю от матери."

"А, тогда это по-русски "сугроб", – сказала Арманда и сухо добавила: "Вот только снега там в августе будет не густо."