Прозрачные предметы - [21]

После долгих обсуждений с Филом было решено ничего не предпринимать, пойти на риск осуждения за клевету, связанную с откровенным описанием запутанной любовной жизни автора. R. «оплатил это некогда одиночеством и раскаянием и теперь готов был расплатиться звонкой монетой с любым задетым им дураком» (сокращенная и упрощенная цитата из его последнего письма). В пространной главе куда более рискованного свойства (несмотря на высокопарный стиль), чем жалкие откровения модных беллетристов, которых он порицал, R. вывел мать и дочь, ублажающих молодого любовника изощренными ласками на высокогорном уступе над живописной пропастью и в других, менее головокружительных местах. Хью не был так коротко знаком с миссис R., чтобы оценить ее сходство с матроной из романа (отвислая грудь, рыхлые бедра, стоны во время совокупления, напоминающие самца енота, и т. д.); но дочь повадками, жестикуляцией, придушенной манерой речи и многими другими чертами, которые, хотя он и помнил их неотчетливо, была похожа, конечно, на Джулию, даром что автор сделал ее светловолосой и приглушил азиатскую прелесть ее красоты. Читал он увлеченно и сосредоточенно, но сквозь прозрачно струившуюся повествовательную ткань еще и помечал ошибки в корректуре (там — неверная буква, здесь — набрать курсивом), при этом его зрение и позвоночник (главный орган настоящего читателя) сотрудничали, а не мешали друг другу. Иногда он спрашивал себя, что, в сущности, значит данная фраза и как выглядит «фаллосоподобная слива» (не лучше ли заменить ее на грушу) и не следует ли в слове «вагиновидный» после «г» вместо «и» поставить «о». Словарь, которым он пользовался дома, намного уступал большому потрепанному редакционному, и теперь Хью был озадачен такими перлами, как «все золото Гинкго» или «песочно-бурая немейская шкура». Возникло сомнение по поводу имени эпизодического персонажа Адам вон Либриков: если это немец, то частицу «фон» нельзя писать через «в», и в любом случае ее трудно примирить с русским окончанием фамилии. А что если это хитрая анаграмма? В конце концов он зачеркнул свое замечание на полях, зато восстановил «правление Кнуда»[17] в другом абзаце: менее проницательный корректор, поработавший до него (как Арманда, славянского происхождения), предлагал заменить «д» на «т» и писать слово с маленькой буквы.

Въедливый читатель Персон не был абсолютно уверен, что одобряет роскошный и не вполне законный стиль, и все же в лучшие моменты («пепельная радуга затравленной туманом луны») R. был чертовски выразителен. Хью поймал себя на том, что пытается определить на основе художественного вымысла, в каком возрасте и при каких обстоятельствах писатель совратил Джулию: в ее ли детстве, щекоча ее в ванной, целуя мокрые плечи, а затем в один прекрасный день завернутую в большое полотенце понес в свою берлогу, как об этом восхитительно поведано в романе? Или он начал заигрывать с ней в ее первый университетский год, когда читал в огромной студенческой аудитории за вознаграждение в две тысячи долларов один из своих рассказов, изданный и переизданный, но и в самом деле замечательный? Как хорошо иметь дарование такого рода!

20

Начало двенадцатого. Он выключил свет в гостиной и открыл окно. Ветреная мартовская ночь нашла, что потрогать пальцами в комнате. Неоновая вывеска DOPPLER при взгляде на нее сквозь занавеску меняла тон на фиолетовый (эффект Допплера, как сказал бы R.), освещая мертвенно-бледные листы корректуры, оставленной им на столе.

Он дал глазам привыкнуть к темноте соседней комнаты и тихонько в нее вошел. Ее первый сон обычно сопровождался порывами храпа. Нельзя было не подивиться, как такая стройная и изящная женщина могла выделывать столь раскатистые рулады. В начале их совместной жизни Хью боялся, что так будет продолжаться всю ночь. Но что-нибудь: внешний шум, толчок во сне или тихое покашливание смиренного мужа — заставляло ее пошевелиться, вздохнуть, чмокнуть губами, повернуться на другой бок, после чего она продолжала спать беззвучно. Эта перемена ритма, по-видимому, произошла, пока он сидел за корректурой; и теперь, во избежание повторения всего цикла, Хью постарался раздеться как можно тише. Позднее он вспоминал, что очень осторожно выдвинул скрипучий ящик (его стон в другое время суток он не замечал), чтобы достать чистые трусы, которые надевал вместо пижамы. Выругался про себя на дурацкую жалобу старого дерева и решил не задвигать ящик назад; но половицы пришли на смену ящику, как только он стал подходить к своей стороне двуспальной кровати. Разбудило ли это ее? Да, отчасти или по крайней мере проделало дырочку в ее сне, и она пробормотала что-то о ярком свете. В действительности лишь косой фиолетовый луч пробивался во тьму из гостиной, дверь в которую он оставил приоткрытой. Он поспешил закрыть ее, продвигаясь ощупью к кровати.

Какое-то время он прислушивался к другому цепкому слабенькому звуку — стуку капель о линолеум под протекающей батареей. Вы сказали, что приготовились к бессонной ночи? Не совсем так. В действительности он хотел спать и не чувствовал нужды в пугающе-действенном новом снотворном, к которому изредка прибегал; но, несмотря на сонливость, осознавал, что множество тревог только и ждут подходящего момента, чтобы броситься на него. Каких таких тревог? Обычных, ничего серьезного, ничего особенного. Лежал на спине, поджидая, пока они сгруппируются, что они и сделали вкупе с бледными бликами, спешащими занять свое привычное положение на потолке, пока его глаза привыкали к темноте. Думал, что его жена опять изображает женское нездоровье, чтобы не подпускать его к себе; что она, возможно, обманывает его множеством других способов; что он тоже предал ее в некотором смысле, скрыв от нее ночь, проведенную с другой девушкой до их свадьбы, если говорить в терминах времени; если в терминах пространства, то в той же комнате; что готовить чужие книги для публикации — унизительная работа; но что никакая беспросветная поденщина или временное разочарование не имеют значения перед лицом всегда растущей, все более нежной любви к жене; что он должен проконсультироваться с офтальмологом в следующем несяце. Он заменил на «м» неверную букву и продолжал вычитывать пеструю корректуру, которой теперь обернулась тьма закрытых глаз. Сдвоенное сокращение сердечной мышцы вытолкнуло его из забытья, и он пообещал своему испуганному «я» сократить дневную норму сигарет ради восстановления правильного ритма прозы.