Прожорливое время - [103]

До дна было больше.

Колесо потащило Томаса вверх, и он инстинктивно прижал руки. Если нога или рука попадет между колесом и крепящей скобой, могучая сила воды вырвет ее из сустава. Поэтому Найт застыл неподвижно, предоставляя механизму вытаскивать его наверх.

Через мгновение его выдернуло из воды и увлекло дальше. Найт понял, что зацепился ремнем за лопасть колеса. Он посмотрел вверх. Над головой было только небо, но если колесо поднимет его до верхней точки, то перевернет и поволочет вниз. Томас вспомнил балку с маховиком управления клапаном. Если ему не удастся освободиться, он погибнет.

Отрыгивая воду, Найт ухватился обеими руками за пояс, стараясь освободиться. Колесо подняло его выше. Пальцы вцепились в пряжку.

Он был почти на самом верху, оставалось меньше секунды до того, как…

Внезапно ремень расстегнулся, и Томас полетел спиной вниз в воду. Он попытался развернуться, отставить руку, чтобы защитить голову, но все произошло чересчур быстро. Найт тяжело плюхнулся, подняв фонтан брызг, ушел под воду так, что левая нога скользнула по дну, и тотчас же устремился обратно, навстречу воздуху и дневному свету.

Вынырнув на поверхность, Томас обернулся к платформе у мельничного колеса, но человека, столкнувшего его в реку, там уже не было.

Какое-то мгновение Найт просто скользил по течению, отдаваясь чувству облегчения, затем поплыл к заросшему тростником островку посреди реки. Выбравшись на острые камни, он выплюнул остатки воды, сделал глубокий вдох, затем уселся и разжал руку.

Листок порвался, но сохранилось достаточно текста, чтобы смысл прочитанного не вызывал сомнений.

«Третья репетиция, а Дебс никак не может понять свои реплики…»

Томас сидел на камнях, насквозь промокший, замерзший, и не знал, плакать ему или смеяться. Девочки готовили к концерту не танцевальный номер. Возможно, они были одержимы поп-музыкой, но считали себя утонченными мыслителями.

«С Пиппой сегодня так и не увиделись, — записала в своем дневнике Алиса Блэкстоун. — Мы здорово повеселились, но Лиз была в парикмахерской и не смогла закупать имущество».

Прежде Найт предполагал, что фраза про имущество была подростковой попыткой придать вес мелочным покупкам девчат. Он ошибся. Быть может, какая-то гипербола все же была, но только в том смысле, что они использовали слово целиком, а не его самое распространенное сокращение. Девочки покупали не имущество, а реквизит.[56]

Алиса и ее лучшая подруга Пиппа вместе с Лиз, Никки и Дебс репетировали пьесу с непонятным текстом. Алиса обнаружила ее среди вещей своего покойного дедушки. Работа принадлежала перу величайшего драматурга и не ставилась на сцене почти четыреста лет.

Глава 78

Томас вернулся на машине в гостиницу. Одежда у него промокла насквозь, в ботинках хлюпало. Приняв душ, он переоделся. На правом плече краснела ссадина от удара водяным колесом, но рана не открылась. Еще одна солидная царапина появилась над правым глазом, но все могло бы закончиться гораздо хуже. Томас принял несколько таблеток обезболивающего, сменил промокшие ботинки на кроссовки и вернулся к машине.

Его совсем не радовала мысль вернуться в Хэмстед-Маршалл-Парк, но он знал, что подошел совсем близко к разгадке, буквально чувствовал это.

Погода была лучше по сравнению с прошлым разом, когда он посещал место, где прежде стоял особняк. Эльсбет Черч не бродила среди развалин, но все же в воздухе висело какое-то гнетущее ощущение. Оставив машину у церкви, Томас прошел мимо могил и направился через неровное поле, за которым когда-то стоял величественный дом. Светило солнце, но было холодно, на траве лежала роса, дул пронизывающий ветер. Все говорило о надвигающемся дожде.

Найт прошел в ворота — выбор необычный и необязательный, если учесть, что место было совершенно открыто, — и медленно направился туда, где застал писательницу в таком странном виде. На траве по-прежнему лежали срезанные цветы, бурые и увядшие, и Томас не смог не подумать про Офелию, которая в своем безумии раздавала придворным пучки травы: «Вот розмарин. Это для памяти…»[57]

Он пришел к выводу, что ассоциация весьма подходящая, хотя Эльсбет Черч оплакивала дочь, а не отца. Найт был убежден в том, что цветы — не единственная дань памяти погибшей девушки. Здесь было что-то еще, погребенное в земле.

Однако никаких признаков свежих ям Томас не увидел. Если пьеса действительно была закопана здесь, то с тех пор прошло много времени, и сейчас не было никакой надежды наткнуться на нее случайно. Бормоча что-то себе под нос, Найт прочесал пустырь, но ничего не обнаружил. Пространство внутри исчезнувших стен просто было чересчур обширным для поисков.

«Если бы имелось хоть какое-нибудь указание на то, с чего начать», — напомнил он себе.

Судя по всему, Эльсбет увидела гибель своей дочери в легенде, несомненно не имеющей ничего общего с правдой, о сожженной новорожденной девочке, дочери Елизаветы. Однако сейчас, находясь здесь, Томас уже сомневался в том, что именно это место матери выбрали для того, чтобы спрятать пьесу, которую репетировали их дочери. Даниэлла была для этого слишком уравновешенной. Даже Эльсбет вряд ли сочла бы возможным устроить тайник именно тут. В конце концов, ассоциации со сгоревшим домом возникли у нее уже после гибели дочери, больше того, именно из-за этой трагедии. Для самой же Пиппы Хэмстед-Маршалл-Парк ничего не значил, и еще меньше для Алисы, которая не жила по соседству.