Проживи мою жизнь - [58]

Поперхнулась, вскинула изумлённые глаза:

– Ну, знаешь! Неожиданный вопрос, я тебе скажу. Даже дерзкий, ты не находишь? Какое отношение к Марте имеет количество женщин, побывавших в моих руках?

Майя придушила внутри себя хлестнувшую кнутом панику от вылетевшего вопроса, который мучил её уже несколько дней, тут же придумала ему разумное оправдание и ворчливо парировала:

– Была бы у тебя одна Марта, нечего было бы спрашивать. А что если твоя девочка – а их, как я понимаю, было больше, чем одна, – дико заревновала?

Подняла ладони в примиряющем жесте, видя, как гневно сузились глаза танцовщицы:

– Как говорит мой знакомый детектив, это просто допущение, и не надо на меня бросаться с ножом!

Заметив мелькнувший ужас, снова пнула себя:

– Прости, Диана.

Орлова уже совладала со вспугнутой памятью и уставилась на Верлен с весёлым интересом:

– Тогда ты задала не тот вопрос: ты должна была спросить, не помешан ли кто-нибудь из моих любовниц на Шекспире, а не «зачем тебе столько»! Но я отвечу. Потому, что мне так хотелось. Я сама решаю, когда, с кем, сколько, как долго. Я большая девочка, Май.

Диана уже второй раз назвала её домашним именем, которым обычно звали её только самые близкие. Но так – поглаживающе, будто держа в ладони птенца, так бережно – её имя ещё никто не произносил. Внезапно почувствовав себя беззащитной, Верлен буркнула:

– И что? Вот так вот: захотелось – пошла, не захотелось – не пошла? И никто не против?

Орлова игриво выгнула бровь:

– Представь себе. Когда просыпаются духи в вулкане, что, кроме бушующей ласковой длани, способно в сетях и оковах держать?

Но тут же посерьёзнела:

– На самом деле, если проскакивает искра, я всегда оцениваю, во что такая искра может вылиться. Когда желание совпадает, почему бы и не обжечь восторгом? Раньше всё было просто: череда рассыпавшихся горохом улиц, оттаявшие капельки дождя на малиновых от заката стёклах, подставленные под ветер ладони, осенние поцелуи в висок, осколки тепла в карманах…

В пряном липовом сбитне голоса Верлен проскользнула ледяная струйка:

– А как же Марта? Её было недостаточно? Она не ревновала тебя?

Орлова вздохнула: «А почему ты не спрашиваешь: „Почему раньше, что изменилось?“. Я бы нашла в себе силы рассказать, что теперь мне те капли осколочного солнца – что замороженная хурма на уличном лотке в январе…». Поковыряла ложечкой десерт, подняла глаза:

– Мы. Мы с Мартой не ревновали друг друга. Я всегда договаривалась, что каждый свободен. Я тогда знала, что не способна быть верной, не способна на долгие моногамные отношения. Это… это как купаться в струях воздуха, свыкнуться с высотой скалы над океаном и не хотеть уходить к подножию, где спокойнее, тише, но и дышится не так свободно… А Марта… Марта тоже всегда была в поиске.

Майя задумалась. В их семье непостоянные отношения осуждались: легкомыслие, ветреность, неразборчивость… Но она даже представить не могла, что о близких отношениях можно говорить так просто, будто касаясь крыльями облаков, отбрасывая летучие тени, безмятежно и… как-то цельно… Конечно, каждый выбирает по себе, но отчего тогда это откровенное непринуждённое признание невозможности постоянства так огорчает её? Ведь сама же только недавно говорила, что волк-одиночка, и никто особо и не нужен… Расстроилась, и от этого ещё более прохладно спросила:

– А ты никогда не хотела выйти замуж?

Диана откинулась на спинку и негромко, с горчинкой, рассмеялась.

– Ты спрашивала, люблю ли я море… Море мы любим обе. Но ты любишь закат или рассвет?

Верлен пристально взглянула на тангеру и, отвернувшись к окну, вдумчиво и медленно, словно катая на языке каждое слово, стала говорить:

– И то, и то. Закатное солнце, как большой пушистый пёс, лижет лицо, когда со скал горящим колесом скатился день. Вечер затягивает небо в парчовый корсет, надевает ему чёрные перчатки и выпускает его, как фокусника, жонглировать звёздами… А рассвет на море… Чаще всего он тих и беззвучен, горд и ясен. Выходящие в розовато-сиреневую мякоть баркасы, словно ключи, отмыкают шкатулки с драгоценностями – улочки, переулки, площади… Подсвеченный мел кудрявых облаков, и гранатовые капли зори – будто яшмовый лёд, или кровь в серебре, наверху, медленно тает и горит…

Майя запнулась, потому что поймала на себе заворожённый взгляд:

– Что-то не так?

Диана, не отрываясь, прошептала:

– Я никогда не думала, что ты можешь… вот так… Ты, случайно, стихи не пишешь?

Верлен смутилась, горло хрупнуло, скованно ответила:

– Не пишу. И никогда не пробовала. Так к чему вопрос про закат и рассвет?

Теперь уже Орлова смутилась:

– Ни к чему. Я не могу выйти «замуж». За мужчину, то есть. Мне, правда, постоянно предлагают. Да вон тот же Пашка, спонсор школы, например, предлагал уже раз восемь.

Майя тут же напружинилась, будто в ночной тишине послышался матовый хруст крадущихся шагов, но мягко и приглушённо качнула маятник вопросов:

– Пашка? Это который?

– Я рассказывала тебе про него. Про него, Володьку и Костю. Пашка появился в нашей школе в начале августа, ну помнишь? Когда он на площади в танго попал? И в первый же день предложил мне выйти за него замуж.