Проживи мою жизнь - [106]

Этот урод угрожал Ольге, что если только она свяжется с Мартой, письмом там, звонком, или если пойдёт в полицию, или если поедет к подругам, родителям, что угодно, любое её движение от него – он убьёт Марту. Она здесь пишет, что он после того избиения в коридоре больше её не трогал, но каждый день запирал её, не выпускал из дома, и постоянно напоминал: что если она только сделает попытку уйти от него, Марта умрёт.

Скорее всего, она сделала вид, что успокоилась, и потом просто шагнула с крыши. Девочка не видела другого выхода…

Ещё мы нашли в той же игрушке какой-то отрывок о встрече в Биаррице на avenue Edouard VII. Почерк другой, скорее всего, самой Ольги.

Ублюдок много чего дома хранил. Наличные, много, пружинные ножи с фронтальным выбросом – набор. Одного не хватает. Из вещей Марты не найдено ничего. Но форма клинка, как заключили эксперты, по характеру раневого канала вполне может соответствовать таким же клинкам, которые есть в наборе. Так что обвинение можно считать доказанным, преступник получил по заслугам, возмездие свершилось.

Верлен молча впитывала деталь за деталью, словно принимала в надорванную душу бесконечную обойму. От того факта, что она оказалась права, легче ей не стало. Этот подонок убил (пусть Ольгу и не сам, но довёл же, значит, убил) двух девочек, которые могли бы остаться в Париже. И очень может быть, прожить долго и счастливо. Или же, в конце концов, поругаться и разбежаться, но – сами, по собственному выбору…

В трубке послышалось:

– Май? Май! Ты слышишь меня?

Девушка прижала руку к всё ещё зудевшим шрамам, пытаясь утихомирить бешено запрыгавшее сердце:

– Я тебя слышу. Как… он?

От вопроса Анри передёрнуло:

– Очнулся. Лежит в тюремной больнице. Безгласный, недвижимый, только глаза и горят.

– Ты видел его?

Помолчал.

– Видел. Он меня узнал. Ему поплохело, конечно, когда я сказал, что, если его выпустят, мы о нём позаботимся.

Верлен вздохнула, пытаясь справиться с дрожью.

Шамблен тихо спросил:

– Диана не звонила?

Майя откинулась головой на стену – больно.

– Нет.

Подумал, почесал нос, дёрнул себя за ухо:

– Давай, я ей позвоню?

Показалось, что даже стоящий рядом сундук заскулил от бесстрастного ответа:

– Не нужно.

Не стал спорить:

– Ну, хорошо. Она тоже плохо выглядит, если тебе интересно.

Ржавым скрипом:

– Не интересно.

* * *

Долго сидела, отбросив умолкшую трубку, гладя пальцами буквы на записках.

– Знаешь, Марта… Я попробовала пожить твоей жизнью… Я ни о чём не жалею, кроме одного. Молчание – страшный грех. Я сделала те же ошибки, что и ты. Ты не рассказала нам об Ольге. Мы бы спасли её. Мы бы спасли тебя. Ты зря не доверилась ей. И я тоже. Нужно было сказать Диане, что я люблю её. Может быть, тогда мы были бы вместе дольше… А теперь… Теперь я кутаюсь в одиночество начинающих опадать листьев, мокрых аллей, шуршащих листов книг, брожу по отсыревшим паркам. Понимаю, что хоть в двадцать, хоть в тридцать – нельзя бояться. Нужно говорить, что ты хочешь, что ты чувствуешь, и пусть это обернётся против тебя, но единственный человек, который тебе нужен, должен знать… Иначе потом всё, что ты делаешь дальше, – терзающая, бессмысленная горечь. Есть временное, а есть – бессмертное. И бессмертное не должно стоять с дырявой шапкой, прося подаяния только потому, что однажды ты струсил. Я немного поднаберусь сил, вернусь в Петербург, найду её, и всё расскажу, как есть. И пусть будет так, как она захочет. Даже если она захочет остаться с новой подружкой…

Кумпарсита

[32]

Из приоткрытой двери по опухшим глазам резанул свет, и в щель просунулась лохматая голова Ирки:

– Ди. Хорош торчать здесь. Выходи, я есть хочу.

Орлова не повернулась, всё так же продолжая сидеть на широком подоконнике, глядя на ночь, мигающую подслеповатыми фонарями:

– Иди, ешь. Я не буду.

Вешнякова сыпанула матерком, прошла в комнату, положила руки на плечи подруги:

– Ездила сегодня к ней?

Та отрицательно помотала головой.

– Когда поедешь?

Диана сердито зашипела:

– Что ты ко мне пристала? Её нет! И в банке же сказали, что они со мной свяжутся, когда она вернётся из Парижа.

И очень тихо добавила:

– Если вообще вернётся…

Ирка погладила танцовщицу по встрёпанным кудрям:

– Скажи-ка ещё раз, как ты в банк пришла и что ты там узнала?

Диана прислонилась лбом к стеклу и надтреснутым голосом повторила:

– Я зашла, говорю охраннику, что мне нужно встретиться с Майей Верлен. Он: вам назначено? Ну, понятно, я нагло вру, что да. Он на меня смотрит и бубнит, что если у меня есть вопросы к службе безопасности, то сейчас может принять заместитель, господин Кислый. Я, естественно: мне по личному вопросу. Тогда охранник делает странное лицо и сообщает, что госпожа Верлен уже давно уехала в Париж. Я спрашиваю: когда вернётся? Естественно, «такой информацией я не располагаю». Я уточняю: но вообще вернётся? И тут он вообще становится каменным: «такой информацией я не располагаю». Понятно, что я попросила его внести меня в лист ожидания личного приёма. Пообещал, что как только вернётся, меня уведомят. Вот и всё.

Вешнякова, прекрасно понимая, что творится сейчас с Дианой, мягко спросила:

– Почему ты не хочешь ей позвонить?