ПрозаК - [94]

Дважды случилось, что Грета прошел в непосредственной близости от обоих; он был замечен и удостоился внимания: речь, полная блекотанья, приумолкла, послышались шепот и присвисты, мешавшиеся с жаркими невнятными скороговорками. Его оценивали, к нему примерялись, его заносили в оперативную память.

— Эй, эй, дэвушька, — зашептал один, стилизуя высказывание под говор восточных людей. — Зачэм тут гуляешь?

Грета задохнулся — сейчас, когда замысленное могло в любую секунду сбыться, он вдруг оробел. Потратив последние силы на имитацию оскорбленного вида, он шмыгнул в какую-то аллею и смешался с отдыхающими. Мясо билось об ляжки, грим растекался. Слева и справа, словно гигантские велосипедные колеса, вращались кричащие карусели; малыши объезжали пони, бухтела пресноводная музыка, плескали весла, и сквозь листву пробивались яркие солнечные лучи, отраженные мутной водой; солнце садилось.

Грете не нравились эти солдаты. Когда она увидела их впервые, его возмутил их вид. В глубине души она рассчитывал повстречать нового Славу, многоликого и непостоянного протея, но мир, громыхавший весельем, катился мимо так резво, что Грете оставалось лишь уворачиваться от колес. Он оказался чужим для этой шумной, но осторожной, среды; его наэлектризованное состояние сообщалось гуляющим через цепочку неуловимых переносчиков — летучих ароматов и бесконечно распутных телепатических образов. Поэтому Грету обходили стороной, выталкивая из общего потока, словно каплю водоотталкивающей субстанции. С ростом отчаяния Греты росла и готовность сойтись с неприхотливыми воинами. В конце концов Грета дал себе твердое обещание: "В третий раз — будь что будет, как в сказке". Ведь если вернуться к излюбленным гретиным умозрениям, назревавшие события были под стать идеальному замыслу неба: нечто прекрасное, полностью огрубевшее в падшем мире, не могло не притягивать к себе такие же нелицеприятные сущности. Нити переплетались, лучи сходились в предсказуемом фокусе. "А на что я надеялся? — с огорчением спрашивал Грета у своего лизучего отражения, которое немо тряслось среди цепких кувшинок, подбираясь к туфлям. — Я соглашался на кого угодно, и даже для бомжа не собирался делать исключения, но как дошло до дела, размечтался о рыцаре". И выругал себя неблагодарной синдиреллой. Он резко повернулся на каблуках, отшвырнул порожнюю бутылку, поднял глаза: двое высились перед ним, на пригорке; они осоловело ухмылялись, запускали пальцы под широкие и грубые ремни — не чета гретиным. Паутина теней, образованная кустарником, превратила их простецкое обмундирование в престижный камуфляж. Тот, что был ближе, выдвинул челюсть и, не умея подавить восторг, кавалерийски гыкнул.

— Что вы одна тут ходите, девушка, — заговорил он. Некоторые слова без надобности растягивались, подобные строю непуганых новобранцев; другие, более опытные местоимения, сокращались. — Здесь такое место, вы слышали?

— Какое место? — Грета направил ему намеренно робкую улыбку, которую плохо прикрыл напускной заносчивостью — тоже специально.

— Страшное место, — объяснил солдат. — Здесь хищники бродят… вроде нас, — он толкнул товарища локтем, тот сдвинул свои войлочные брови, кивнул. — Но вы нас не бойтесь, мы вас защищать будем. Пойдемте пивка попьем, погуляем…

— Пивка не хочу, — отказался Грета, и это было правдой. — Водочки бы, мальчики, а? Вы всех девушек защищаете? Не плачь, девчонка, да?

Он увлеченно тараторил.

Второй боец, стоявший поодаль, молча задрал гимнастерку, и Грета увидел бутылку, заткнутую за пояс.

— Ну, мальчики — вы, я смотрю, подготовились, — одобрительно протянул Грета и подмигнул, надеясь, что не переборщит. Но солдаты, унюхавшие податливость Греты, уже ничего не говорили, а только сглатывали.

Первый солдат, боясь упустить мгновение, заспешил. Он протянул Грете вареную лапу с наколкой, и Грета доверчиво вложил ему в ладонь свои симфонические пальчики.

— Ой! — Грета притворился, что растянул лодыжку. — Бля, — добавил он тихо, но так, чтобы солдаты услышали, а услышав — поймались на легкость его поведения, прочувствовали в добыче Мясо.

"Мясо идет", — именно эти слова разобрал Грета еще при самом первом, скользящем соприкосновении с солдатами. Тогда он, помнится, встрепенулся и посмотрел себе под ноги, но мигом смекнул, что слово относится к нему самому.

— Не жми так сильно, — Грета попробовал высвободить руку. Солдат отпустил, но сразу же обнял ее за плечи, подтолкнул. Грета сообразил, что его ведут в неухоженную область парка, где не бывало людей; эта зона граничила с безработной строительной площадкой.

"Может быть, здесь их вотчина, сюда их гоняют, — мелькнула у Греты мысль. — Тогда им тут все хорошо знакомо".

Второй придвинулся и взял Грету за талию.

— Че ты, че ты дергаешься, — хрипло и быстро проговорил он, хотя Грета не дергался, всего лишь дрогнул. — Мы не кусаемся.

— На, глотни, — бутылка возбужденно переметнулась к однополчанину.

Грета, весьма неопытный в разухабистых действиях, крякнул смазанным кряком, послушно приложился к омерзительно теплому и скользкому горлышку, отхлебнул.

— Вон туда, — негромко приказал кто-то из рядовых.