Проза жизни - [40]

— Можно ехать, — покорно сказала она. — Остальными я займусь потом.

Кшиштоф Цегна вновь обрёл утраченную на мгновение способность двигаться и тут же почувствовал, как что-то кольнуло его в ладонь. Он потёр в этом месте руку, но теперь кололо уже между пальцами. Затем уколы ощутились на шее; под воротником, а также в ухе и в пальцах другой руки. Уколы были мелкие и, вроде бы, безболезненные, но при этом просто невыносимые.

— Этот кактус клюётся! — выкрикнул он с укоризной и чуть ли не обидой в голосе.

— А я что говорила, — сердито ответила Шпулька. — Кактусы все клюются, а к этому вообще с голыми руками лучше не подходить. Теперь вы недели две будете выдирать из себя колючки. Такие крохотные, разглядеть невозможно, разве что под микроскопом.

— Поехали! — поторопил их участковый, чрезвычайно довольный тем, что избежал контактов с коварным кактусом. — Через полчаса мы вас привезём обратно, но квартиру лучше все-таки закрыть.

Шпулька, уже прошедшая полдвора, вернулась, чтобы закрыть квартиру, которую оставила открытой.

— А в чем дело? — осторожно спросила она, усаживаясь в машину. — Меня одной вам хватит? Может, подождать Тереску? Должна же она вернуться из этого кино…

— Ждать некогда, а то не успеем. Тот тип, которого вы опознали, сидит в пивнушке с двумя своими дружками. Вам нужно только взглянуть, те самые это или нет. Больше ничего.

Шпулька подумала, что взглянуть можно, а остальное её не касается. Она молчала, снова впадая в паническое состояние. Кшиштоф Цегна всю дорогу старался выдрать из кожи невидимые иголки, горько сожалея, что не отрастил длинных ногтей, и помогая себе зубами. Участковый, сочувственно наблюдавший за его стараниями, предостерёг:

— Сынок, как бы они тебе в язык не впились.

Шпулька подтвердила предостережение зловещим кивком головы. Кшиштофу Цегне ничего не оставалось, как терпеть муки, не оказывая сопротивления. На Шпульку он косился с такой обидой, что ей стало не по себе от укоров совести.

В Уяздовских Аллеях, напротив ресторана «Спатиф», к машине, из которой они уже начали выходить, приблизился какой-то молодой человек.

— Они вышли, — лаконично известил он. — Сташек сел им на хвост.

Кшиштоф Цегна и участковый, ничего не сказав в ответ, вернулись в машину. А потом Шпулька внимала странному разговору, который участковый вёл с таинственным голосом, неведомо откуда к ним доходившим.

— Мы на Жолибоже, — рапортовал голос, перечислив перед тем какие-то цифры и буквы. — Они стоят возле почты. Выходят из машины, иду за ними…

— Едем на Жолибож, — решил участковый и сказал Шпульке: — Ради вас я загрузил работой почти всю варшавскую милицию. Хорошо, что ребята отзывчивые, без них нам бы не управиться с этим делом…

Возле площади Парижской Коммуны снова отозвался таинственный голос, причём казалось, что обладатель его сильно запыхался.

— Холера, еле успел… Бродят, как потерявшиеся овцы по кругу, въезжают сейчас на Красиньского…

— Все вместе?

— Да, все трое. Возвращаются. Ошалеть от них можно! Остановились. Снова торчат перед почтой. Вышли из машины…

Около почты на Жолибоже было пусто — ни одной машины. Участковый, Кшиштоф Цегна и Шпулька вышли и стали озираться по сторонам.

— Что за притча? — недоумевал участковый. — Куда они все подевались?

Они зашли на почту, вышли и стали ждать.

— Черт побери! — гневался участковый. — Испарились они, что ли? Где Сташек? Иди, Крысь, вызови его.

Сам он вместе со Шпулькой перешёл на другую сторону улицы, продолжая озираться. Шпулька понятия не имела, кого он высматривает, тем не менее озиралась вместе с ним — за компанию, благодаря чему углядела-таки знакомого. Довольно молодой мужчина, появившийся в дверях ближайшего магазина, увидев её, слегка дёрнулся назад и замер. На лице Шпульки расцвела радостная улыбка.

— Добрый день! — приветливо прокричала она.

Участковый немедленно обернулся и увидел весьма неприглядного типа — прыщавого, с обезьяньей челюстью и низким лбом. Тип не очень охотно отвесил Шпульке поклон. Искренняя радость Шпульки, вызванная появлением этой ужасной гориллы, весьма удивила участкового, хотя он знал, что женщины любого возраста в вопросах вкуса непредсказуемы. Но в данном случае контраст был слишком разителен.

— Кто такой? — подозрительно поинтересовался он.

Тип покинул магазин и зашагал в противоположном направлении, со спины он сильно напоминал гориллу.

— Один человек, — ответила Шпулька с нежностью. — Необыкновенный. Ну просто исключительный.

Против исключительности участковый не возражал — столь близкое сходство с обезьяной встречается раз в столетие, но все равно восторг Шпульки казался ему подозрительным.

— И в чем же его необыкновенность состоит? — осторожно спросил он.

— Конечно, его красавцем не назовёшь, — признала Шпулька, — но это ещё ничего не значит. Это широкой души человек, такой отзывчивый и благородный, такой… чудесный! Он выдал нам вчера все недостающие саженцы и даже отвёз нас вместе с грузом в Варшаву. С первого взгляда он мне тоже не очень понравился…

Участковый по профессиональной привычке заинтересовался столь широкой души человеком. Такой филантропический раж встретишь не часто, к тому же участкового тревожил тот факт, что внутренняя красота щедрого филантропа слишком прикрыта наружной оболочкой. Он потребовал от Шпульки деталей. Та без всякого сопротивления, с искренним увлечением рассказала ему о вчерашней поездке в Тарчин и о несказанной доброте обезьяноподобного владельца огромного питомника. Во время её рассказа к ним побежал Кшиштоф Цегна.