Проза о стихах - [57]

лизать поэзии мозолистые руки.

Я знаю силу слов...

(Маяковский набросал эти строки почти без знаков препинания - мы так их и воспроизводим.)

Строем своей песенной поэзии далек от Маяковского А.Прокофьев. Но и для него слово - один из важнейших героев его стихов. Кем только оно не оборачивается на наших глазах! Слово меняет облик - от страницы к странице, от строки к строке. И каждый облик слова-оборотня возможен, он соответствует нашему о нем представлению. Вот в одном только стихотворении какая горсть метафор, как будто противоречащих друг другу, а на деле охватывающих слово с разных сторон:

Слова мы не на паперти

Выпрашиваем где-то,

Они у нас на скатерти

Сверкают, самоцветы.

Они у нас рассеяны,

Из золота отлиты,

Они у нас весенние,

Дождем весенним мыты.

Они у нас, они у нас...

Они как молнии из глаз.

(1960)

Метафоры обгоняют друг друга, пересекаются, сплетаются. Слова оборачиваются то девушками, то слитками, то самолетами, то мотыльками, то пряниками. А потом они предстают нам солдатами

Я вывожу их утром рано,

И на путях моих крутых

Любовно смотрят ветераны

На новобранцев молодых,

Поставленных в полки и роты

В моем разбуженном краю...

или рабочими ребятами, которые

Все шли

и, словно в проходной,

сдавали номера...

или диковинными зверьками, как в стихотворении, посвященном Николаю Тихонову:

С тобой давно мы ладом ладили,

Сдружила крепко нас Нева,

Где мы с тобой не только гладили,

Но и ерошили слова!

Поэзия слова у Прокофьева иная, чем у Маяковского, потому что и само слово в песенной поэзии Прокофьева иное, чем у его старшего собрата. Несмотря на необузданную метафоричность, у Маяковского прямой смысл ораторского слова, в котором концентрируется гигантская энергия мысли и чувств, всегда точен. У Прокофьева слово не столько значит, сколько поет, переливается звуковыми оттенками и ладами, растворяется в стремительном напеве, который закручивает, не позволяет вглядеться в отдельное слово.

Мастером такого народно-песенного слова был Борис Корнилов, как никто умевший заставить слово плясать, петь, переливаться, словно лады гармоники:

На краю села большого

пятистенная изба...

Выйди, Катя Ромашова,

золотистая судьба.

Косы русы,

кольца,

бусы,

сарафан и рукава,

и пройдет, как солнце в осень,

мимо песен,

мимо сосен,

поглядите, какова.

У зеленого причала

всех красивее была,

сто гармоник закричало,

сто девчонок замолчало

это Катя подошла.

Пальцы в кольцах,

тело бело,

кровь горячая весной,

подошла она,

пропела:

- Мир компании честной.

("Прощание", 1934)

Поэзия слова у Маяковского с одной стороны, у Корнилова и Прокофьева с другой - разная потому, что эти поэты по-разному воспринимают функцию слова в стихе. Слово и тут и там превращается в образ, но это различные по качеству своему образы. У Маяковского каждое слово - всеми средствами синтаксиса и ритма - выделено, оно сгущает в себе Множество смыслов, интонацию, переживание. Каждое слово Маяковского произносится не в общем потоке фразы, а отдельно, оно как бы выкрикивается. Попробуйте прочитать цельной фразой строку: "Шкурой ревности медведь лежит когтист", и вы ровно ничего не поймете. Стих этот значит, однако, вот что: ревность утихла, или, в метафорической системе Маяковского, когтистый медведь ревности затих, и теперь он лежит смирно, как шкура (шкурой).

И Маяковский написал эти слова в строке так, чтобы почти каждое отчеканивалось отдельно:

Шкурой

ревности медведь

лежит когтист.

("Юбилейное", 1924)

Прокофьеву и Корнилову система выделения слов чужда. Строй их стихов противоположен: слова сливаются в единый мелодический поток, который у них оказывается важнее отдельных слов.

Совсем иное отношение к поэтическому слову у Вадима Шефнера, мастера слова точного, полносмысленного, весомого, тщательно отобранного. В стихотворении "Слова" (из сборника "Нежданный день" (1956) Шефнер пишет:

...Словом можно убить, словом можно спасти,

Словом можно полки за собой повести.

Словом можно продать, и предать, и купить,

Слово можно в разящий свинец перелить.

Но слова всем словам в языке у нас есть:

Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь.

Повторять их не смею на каждом шагу,

Как знамена в чехле, их в душе берегу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пусть разменной монетой не служат они

Золотым эталоном их в сердце храни!

И не делай их слугами в мелком быту

Береги изначальную их чистоту.

Когда радость - как буря иль горе - как ночь,

Только эти слова тебе могут помочь!

А Осипа Мандельштама терзает то, что слово не соответствует явлению или мысли, что оно существует отдельно от называемых им вещей, что оно никогда не может с этими вещами или мыслями отождествиться. Поэтому так часто он пишет о слове забытом, непроизнесенном, умершем, превратившемся в тень и, как продолжает Мандельштам, обращаясь к древнегреческой мифологии, спустившемся в царство мертвых, в подземные чертоги Аида:

Я слово позабыл, что я хотел сказать.

Слепая ласточка в чертог теней вернется,

На крыльях срезанных, с прозрачными играть.

В беспамятстве ночная песнь поется.

Не слышно птиц. Бессмертник не цветет.