Провокатор - [12]

М. смотрел на сцену и чувствовал в заслуженной груди сердце, оно было перетопленное страхом, болью, ненавистью, любовью, надеждами, верой, хотя уже с трудом перекачивало старческую чернильную кровь, и эта его недобросовестная работа напоминала о времени.

И поэтому он рявкнул:

— Я жду, чер-р-рт!!!

А по проходу спешил лавсановый, лакействующий человечек, у режиссерского столика лекально изогнул позвоночник:

— Желаете папироску-с?

— К черту! Я ж бросил! Вчера вечером.

— Извиняюсь!

— Стоп! Черт с ним! Давайте.

— Пожалуйте, — улыбнулся человечек. — Не желаете ли знать, кто на вас?..

— Что?

— Доносец написал-с?

— Да? Любопытно-любопытно. — М. закуривает от протянутой чужой спичины. — Дело поэта правильно разложить хворост в костер, а огонь должен упасть с неба…

— Что-с? — У человечка была благоприобретенная усердием плешь.

— Так говорит мой друг… поэт. А если костер не разгорается, то это значит, что костер плохо разложен, либо — а это тоже случается — небо закрыто облаками… Поэты… они любят эдак…

— Понимаю-понимаю, аллегория! — хихикает человечек. — А мы люди маленькие. У нас все в соответствии, так сказать, блюдем интересы государства… трудящихся. — Роется в кожаной папке. — У нас тут все: кто, что, как, почему, с кем, на кого…

— Ну-ка! Дайте!

— Ни-ни! Не имею на это права. Чрезвычайно секретно. Чрезвычайно. Только могу сказать конфиденциально. Кто?

— Да?

— Да-с!

— Ах ты, сучье племя! — М. мертвой хваткой цапает спазматического человечка за шиворот и тащит к двери. — Иуду ищете? А его не надо искать! Он у каждого из нас в кишках! — Выталкивает врага, задергивает портьеру. И чтобы духу не было!..

Возвращается к столику и не видит, как из-за других портьер выскальзывают… скользят, как тени… тени…

Однажды моя жена О. Александрова опубликовала статью о молодой добропорядочной женщине, которую арестовали наши доблестные милиционеры. За что? Она им показалась пьяной. И ее забрали в медвытрезвитель. Там ее все работники поимели, как гражданку, не уважающую законность: поимели анально-орально-вагинально. Поскольку женщина была не только красива, но и попыталась оказать сопротивление, укусив прапорщика Дыменко за его лично-каучуковую дубинку.

— Ну как? — поинтересовалась О. Александрова после того, как я прочитал статью.

— Я бы не хотел, дорогая, чтобы ты оказалась на месте этой женщины, отвечал.

— Ты меня защитишь!

— Я?

— Ты!

— Увы, родная.

— Почему же меня не защитишь?

— Боюсь.

— Что?

— Всего боюсь. Телефонного звонка. Стука в дверь. Переписки населения. Выборов. МВД, КГБ, ОМОН, ОБСДОН, АЭС и так далее.

— А я ничего не боюсь, — отвечала на это моя супруга. — И отвечать надо не пощечиной, а бить ногой по яйцам.

— Это больно, — на это заметил я и спрятал свое законнорожденное хозяйство подальше.

Дело в том, что у меня была Первая жена, она была сумасшедшая, но этого никто не знал, даже она. И тем более я. Когда возвращался после напряженного трудового дня домой, она меня обнюхивала. И нельзя сказать, что только лицо.

— Какая ты ревнивая! — хихикал я от щекотки в паху.

— Ты мне изменяешь, я чувствую! — кричала Первая и, кстати, была права.

В обеденный перерыв мы с мечтательной жирноватой Беляковой занимались тем, что расшатывали канцелярские столы и стулья. Первая была полностью права в своих беспочвенных подозрениях, однако я считал себя оскорбленным: на столе и стульях супружеская измена не считается. И вот однажды, окончательно сойдя с верного курса, как партия, жена меня же лягнула ногой туда, куда не следует лягать. Мне было больно, и пока я по этому поводу переживал, катаясь по полу, она, воодушевленная истеричка, изъяла из пиджака мой КПСС-овский билет и спустила его в бурные, как аплодисменты, воды унитаза. И что же я? Я долго и безуспешно шарил рукой по канализационной трубе, а потом разошелся с безумной. И правильно сделал: тот, кто бьет ниже пояса, никогда не поднимет глаза к небу.

Высоко над тенью вечное солнце, Высокий Свидетель теней.

— Какая у нас самая мерзопакостная сцена? — кричал М. на сцену и отвечал: — Верно! Когда провожают Хлестакова. Попрошу: «Строй курбалеты с их обеими». И легкость. Легкость. Необыкновенная легкость. Праздник Энергий! Аттракцион! Оркестр-р-р!!!

Оркестровая яма взорвалась шальными веселыми звуками. В кавардачном танце поскакивали актеры. Режиссер долго не выдержал:

— Как вы танцуете? Я бы сказал, как вы танцуете, но я не скажу, как вы танцуете! Потому что, если я скажу, как вы танцуете, вы танцевать больше никогда не будете!.. И почему нет нужных для мизансцены атрибутов? Где чучело медведя?

— Моль съела, — на это отвечают ему.

— Кто там такой находчивый? — смеется М.; слава Богу, начиналась работа. — Быстрее. Прошу!..

Рабочие сцены выволакивают огромное медвежье чучело.

— Пр-р-рекрасно! Помреж, вяжите ему бант!

Помреж мал ростом — про таких говорят: метр с кепкой, — пытается выполнить указание.

— Товарищи! Помогите помрежу. Дайте ему, в конце концов, ходули. Живее! — требует М.

Принесли ходули. Помреж с помощью актеров вскарабкался на них.

— Дер-р-ржите его!.. Куда? Куда он идет? — резвился М. — Поверните его к медведю! Хорошо! Теперь вяжите бант. Прекрасно! Красивый, пошлый бант-бантик… Товарищ помреж, в чем дело? Почему вы повисли на чучеле? Ну нельзя же так работать, господа!.. Кто-нибудь! Оторвите его от медведя!.. Учитесь ходить на ходулях, может пригодиться!