Птицы щебетали вокруг нас: дорогу обступали невысокие деревца и колючий кустарник; нещадно палило солнце. Юноша взял у меня из рук чемодан, а Том сказал:
— Подожди меня здесь. Они, наверное, будут стесняться тебя.
— А что им меня стесняться? — обиделся я.
— Видишь ли, когда люди говорят на волнующие их темы, например, о войне, они смущаются посторонних. А этот юноша среди них свой.
— Как хочешь.
Он бросил мне пачку сигарет. Я перешагнул через высохшее русло ручейка, вокруг прыгали кузнечики... Я прошел еще немного вперед и улегся под смоковницей. Я лежал и смотрел, как они поднимаются все выше в гору, покуда совсем не скрылись из виду. На небе не было ни облачка. Время от времени пролетала какая-нибудь птица, и ничего не было слышно, кроме птичьих голосов. Я лежал в тени под смоковницей и наслаждался легкими дуновениями ветерка, потом уснул. Не знаю, сколько я проспал, меня разбудили голоса.
— Ну как спалось? — спросил Том.— Наверное, проголодался?
Молодой горец сказал смеясь:
— А я уж думал, что ты всю смоковницу ободрал.
— Далась мне твоя смоковница!
Горец немного проводил нас, распрощался и зашагал обратно. Когда мы вышли на шоссе, я присел на обочине, а Том остался стоять, потом тоже уселся на землю. Молодой горец заверил нас, что автобус на Арсилу вот-вот подойдет. Действительно, минут через пятнадцать подъехал автобус; из него вышли несколько босоногих горцев и горянок. Головы детей, словно перезрелые плоды, болтались за спинами матерей.
Уже в автобусе я спросил Тома:
— Ну как, взял интервью?
— Взял. Все в порядке.
— Небось эти старики похвалялись, как били «рохос» и как старались убить побольше?
— Еще бы!
— И еще как убивали детей и разрубали их тела на части?
— Вот именно. Все это я записал.
Я поставил чемодан между коленей. Я знал, что в чемодане — магнитофон, и попытался представить себе, какие подлинные и вымышленные истории таит в себе этот магнитофон. Старые вояки любят приврать и не прочь приписать себе чужие подвиги. Мы ехали примерно десять минут, неожиданно автобус остановился, немного не доезжая до Арсилы. Никто не вышел. Передние и задние двери открылись, и в салон вошли королевские жандармы. Я почувствовал, как вздрогнул Том. Жандармы открыли наш чемодан. Никакого магнитофона там не было. Он был до отказу набит индийской коноплей. Надевая мне наручники, жандарм сказал:
— Решил нажиться на продаже наркотиков, а мы тут должны умирать от жары?!
— Господи... Но ведь я...
— И слушать тебя не желаю.
И в тот же миг сильнейший удар кулаком обрушился на меня. Я вывалился из автобуса, и рот мне забило землей.
