Проводник в бездну - [37]

— Спас… Спасите! — не своим голосом закричал он.

И вытаращился испуганно-умоляющими глазами на деда Зубатого, бежавшего с вязкой хвороста за плечами и с топором в руках. Дед отшвырнул топор, развязал хворост, выдернул длинную верёвку, бросил один конец её мальчишкам, уже посиневшим в полынье.

— Хватайте! Хва-тай-те!

Первым ухватился Гриша. Дед спокойно, словно ведро из колодца, вытащил на лёд мокрого мальчишку.

— Танщуй! — приказал он. — Бегай, кому я шкажал!

Гриша начал пританцовывать на комковатой мёрзлой земле.

— Д-д-д-душка… И меня, и меня… — стучал зубами Митька, цепляясь задубелыми пальцами за лёд.

— Не метушишь, и тебя вытащу, — спокойно ответил дед, бросил вновь конец верёвки, — надо было вам в такую лихую годину выкаблучиватьшя…

Верёвка змеилась по льду и не давалась мальчишке в руки.

— Хватай, говорю, лопоухий! Хватай! — уже злился дед. — Как вшкочить, так вы вмеште, а теперь метушитешь, будто подшвинки недорежанные.

Митька наконец ухватился, но не руками, а зубами — руки перестали слушаться. Уже у берега дед сцапал курносого Митьку за воротник кожушка, вытащил на берег, встряхнул.

— Шмотри, а ты тяжёленький… шамое первое — шапоги шброшьте, воду вылейте… Вот так, обувайтешь, и айда домой! Хорошо, доложу я вам, ишкупалишь…

Митька побежал живо. Гриша же сделал несколько шагов и повалился на снег.

— Плохи наши ш тобой дела, Гриша, — кашлянул дед и стал сбрасывать с санок дрова. Устроил мальчишку на санках и быстренько, как только мог, потрусил в село.

Ещё не довёз дед Гришу до хаты, как выбежала мать — ни жива, ни мертва.

— Вот такая, Марина, штукенщия, — кивнул дед Зубатый на санки с мокрым, уже обмёрзлым мальчишкой.

— Ой боже!.. Что это с ним? Почему вы молчите? Ой, дитя моё, ой, надежда моя! Ой, сиротинка моя! И кто же тебя, ой, да кто же тебя!..

Марика заголосила. Дед Зубатый внёс Гришу в хату, прикрикнул на неё.

— Не голощи, не рашпушкай шопли! — строго приказал. — Шними с него вше, в шухое переодень!

И вновь прикрикнул на женщину, бестолково мечущуюся по хате:

— Да быштрее, не чухайшя, говорю! В прорубь вшкочил, доложу я вам. Водка у ваш ешть?

— Откуда ей взяться, Денис? — отозвалась бабушка со стоном. — Мужчин в хате нету. Кому она нужна, когда нету духа мужицкого в хате?

— Ну, ешли такая штукенщия, то я шбегаю…

Дед принёс водку, растёрли мальчишку. Дед Зубатый велел дать немного и «внутрь».

— Что вы, Денис Кондратьевич, ребёнок же, — испугалась Марина.

— Ничего, он мужик. Не на пирожных вырош. Влейте ему нашильно… Да и мне, того… Ведь жа дровами еждил… А время такое… жима…

Грише таки влили «внутрь». Закашлялся мальчишка.

— Привыкай, кожаче… Ну, бывайте ждоровы. Пойду я. Баба моя, того… немного ражбираетшя в жнахарштве… Придёт… Отходит. Пошкольку такая штукенщия вышла… Не впервой. Каждую жиму, гляди, кто-нибудь иж шорванщов и вшкочит.

— Спасибо вам, Денис Кондратьевич. — Марина стояла перед дедом бледная, растерянная. — Не знаю, чем и отблагодарить вас…

— Берегите мальчишку… Путний шынишка. Человек штанет, ешли, доложу я вам, отходите. Пу-у-утний!

С этими словами и подался дед Зубатый из хаты.

Берегли как могли. Но простуда ке хотела отступать. Лежал Гриша горячий, мать не успевала вытирать пот со лба. Вечерами бредил.

— Митька… скажи Ольге Васильевне… Земля… Какая погань ползёт по тебе… Не пускайте Налыгача… Где моя звёздочка?.. Екатерина Павловна… Читайте дальше… Листовку диктуйте… Я сам понесу в Хорошево… Земля наша… в огне ты… в огне…

На второй день пришла учительница, принесла какие-то лекарства, мочёные яблоки.

— Ну, как наш герой?

Марина осунулась, будто и её горячка трепала, глаза ввалились. Ещё отчётливее выделялись на худом лице густые крылья чёрных бровей. Если издалека посмотреть, только эти крылья и видны на бледном лице.

— Всю ночь и весь день стонет, разговаривает… Вас зовёт. Просит что-то диктовать… — пожала плечами Марина. Затем она оглянулась, рубанула взглядом свекруху, словно та была в чём-то виновата, и шёпотом поведала: — О листовках каких-то…

— Чужих не было? — насторожилась Екатерина Павловна.

— Баба Зубатая зелье приносила. Но та балабонила своё, не обращала внимания на Гришину несусветицу.

— Ну и хорошо. — А через минуту, положив холодную ладонь на пылающий Гришин лоб, сказала: — Врача бы ему. И лекарств. Есть такие от воспаления лёгких. Жар снимают. Да где их сейчас возьмёшь? Разве что… — Не договорила, закусила губу, неожиданно быстренько собралась и ушла,

А ночью Митька привёл молодую небольшого росточка женщину. Она сказала шёпотом Гришиной матери:

— Добрый вечер. Окна завесьте… Ну, показывайте вашего казака. Антон Степанович так и сказал: «Иди к казаку, к юному партизану, и поставь его на ноги!» Так что я выполняю приказ комиссара. Вот!

От прикосновения холодных с мороза рук Гриша открыл глаза. И увидел склонённое над ним женское лицо с полными розовыми губами, услышал тихий ласковый голос:

— Добрый вечер, казак!

Гриша пошевелил шершавыми, потрескавшимися губами:

— Добрый…

Она сняла с мальчишки рубашку, достала из кошёлки трубочку, приложила её к худенькой Гришиной груди.

— Дыши глубоко, та-ак, нормально дыши, та-ак… Теперь повернёмся спинкой, та-ак. Дышим глубоко. Ещё. И ещё. Та-ак.