Проводник в бездну - [24]

Окровавленный человек разжал чёрные губы.

— К кому я пробирался, не твоё, иуда, дело! Твоё счастье, что руки у меня связаны.

— А то б что? — ехидничает пан староста.

Партизан пошевелил широкими плечами, рванул верёвки.

— Крепко, продажные шкуры, скрутили руки!..

А то б от твоей рожи длинной один холодец остался.

— Ты гляди, связанное, стреноженное, побеждённое, оно ещё рассусоливает…

— Брешешь, собака, — спокойно ответил партизан. — Связанный, стреноженный — это правда, но непобеждённый!.

— Дай мне ружжо! — петухом подскочил к Кириллу Налыгач. — Я его, гада, раз-раз — и ваших нет!

— Не торопитесь, пан староста, — не выпуская из рук винтовки, весело ответил Кирилл Лантух. — Да за такую птицу нам в управе…

Приймак остыл.

— Так, так, так… Значит, ты его в управу повезёшь?

— В районе обрадуются такой птице.

— Сегодня повезёшь?

— Сегодня… После обеда… А то выпить выпили, а закусить было нечем.

— Так, так, так, — протарабанил Поликарп. — Вот и хорошо. Пан начальник полиции, и я с вами… У меня туда тоже есть дельце.

Гриша больше ничего не слышал. Ломая тонкий ледок, огородами помчался к Митьке. Запыхался, не мог слова вымолвить, когда вызвал дружка во двор, к сараю.

— Чего это ты? — испугался Митька. — Ну говори уже…

— Подожди… Дай немного… Митька! Слышишь, Митька, они партизана повезут…

— Кто — они? — не понял Митька.

— Приймак с Лантухом… В районную управу повезут… Сашко дома?

Митька опустил голову, начал колоть сапогом ледок в ямке из-под копытного следа.

— Опять военная тайна? — уколол Гриша.

Митька перестал хрустеть ледком, поднял голову.

И солидно, деловито произнёс:

— Сашка нет дома. Но я знаю, где он… Подожди, я хлеба возьму, потому что туда далековато…

Бежать пришлось действительно долго. Остановил их в молодом березняке партизанский дозорный, немолодой уже, приземистый мужчина, с винтовкой за плечами. И спокойный. Словно ждал мальчишек, потому буднично поинтересовался:

— Что это вы, хлопчики, здесь прогуливаетесь?

— Мы не прогуливаемся! — запротестовали мальчишки.

— Допустим. В таком случае чего вам тут…

Мальчишки заговорщически переглянулись: говорить или не говорить?

— Не тяните, братцы, некогда мне тут с вами…

«Братцы»… Да ведь это любимое словечко Яремченко. Значит, человек этот свой, из того отряда.

— Нам… Яремченко…

Партизан молча показал на фуфайку под развесистой берёзой.

— Посидите там. И — тихо!

А сам исчез в зарослях. Ждать пришлось недолго. Ветви снова зашевелились, и перед друзьями появились уже два партизана. Тот, первый, остался в березняке, а второй — Гриша узнал Крутько — приказал следовать за ним.

— Так говорите, братцы, вас провести к командованию?

«Братцы»… Наверное, уважают люди ихнего Яремченко.

Крутько окинул взглядом Гришу и повеселел.

— Так это опять ты? А ну, аллюр три креста! — И первый раздвинул густые ветви — за мною, мол! Со мною не пропадёте!

— А по какому такому делу вы к Яремченко, если не секрет? — допытывался словоохотливый партизан, оглядываясь на «братцев», продиравшихся за ним сквозь заросли. — Вы не сомневайтесь, я — правая рука нашего комиссара. Без меня он ни одного решения не примет. Комиссар, бывало, говорит: «Ты, Крутько, моя правая рука. Ты, Крутько…» Так с чем вы, хлопчики, к комиссару? Секрет? Военная тайна? У комиссара от Крутько тайн нет.

Мальчишки не торопились рассказывать этому любопытному партизану, зачем пришли в лес. Но это обстоятельство балагура нисколечко не обижало.

— Военная тайна, значит? — подмигнул он. — Правильно, молодцы! Такое время, что не каждому доверишься, так сказать. Товарищ Яремченко, наш комиссар, самые важные тайны только командиру да мне доверяет. К примеру, заседание созовут, сокрушается комиссар: «Жаль, в разведке Крутько. Надо было бы с ним посоветоваться…» Или перед боем совещаются. Все уже решили — какими силами нападать на эсэсовцев, кто пойдёт в разведку, кто с флангу рубанёт по фашистам, кто с тылу зайдёт, всё просто и ясно, так сказать. А вздохнёт тяжело комиссар: «Эх, Крутько нет, уточнить надо бы кое-что…» Вот так, хлопчики. Сейчас вас приведу, доложите вы комиссару, с чем пришли, выслушает вас Антон Степанович, а потом ко мне за советом: «А как вы смотрите на это, товарищ Крутько?» Я скажу: вот так и так. «Правильно», — скажет комиссар. И руку пожмёт Крутьку. Вот увидите, какой почёт мне от начальства. А вы будто воды в рот набрали… Э-эх, знали бы вы, шкеты, какой позавчера мы с лейтенантом Швыдаком эшелон пустили под откос. Вёз тот эшелон танки на фронт, вёз орудия. А от них остались лишь покрученные железки. Ведь ещё и снарядов полно было. Ящиков двести.

— Ого! — восхищённо вскрикнул Митька.

— Вот тебе и «ого», — передразнил Крутько. — Как шарахнется тот эшелон, как тарарахнут снаряды, так сказать… Даже нас с лейтенантом оглушило. Смотрим друг на друга, губами шевелим, а ни черта не слышим. И смех и грех, так сказать.

Мальчишки с восторгом слушали храброго Крутько. Митька просто в рот ему заглядывал, даже растянулся на мокрой земле, зацепившись за ветку.

Едва заметная тропинка вилась меж сосен. А сосны такие высокие! С них партизаны, наверное, смотрят в бинокли. Прошли ещё немного. Вдруг за кустами клацнул затвор. А вот и сам Яремченко поднимается навстречу с пенька. Крутько вытянулся перед ним в струнку, бодро доложил: