Провинциальная история - [111]

В коридоре Бонев чаще других видел Евлогию. Он невольно обращал внимание на ее измученный вид, твердость взгляда, сжатые губы. На его вопросы она отвечала кратко, почти сердито.

Прошло несколько дней, и Стоил окончательно пришел в себя, начал разговаривать и принимать пищу. Но тут нагрянула новая беда — участились провалы памяти. Вполне нормально разговаривая, он вдруг замолкал, уставившись в одну точку, и на вопросы врачей либо не отвечал, либо говорил, что не помнит. Забывал имена близких, названия вещей. Порой это его состояние длилось долго, иногда — считанные минуты. Врачи молчали, видимо, ждали чего-то, но Дженев занервничал и настоял, чтобы его отпустили домой. Там он рассчитывал поправиться скорей.

В один из субботних дней в больницу отправилась и Диманка. С тех пор как она узнала о покушении юродивой, она словно окаменела, боялась навестить Стоила, боялась даже справиться о его здоровье. Когда до нее доходили вести о состоянии Стоила, она твердила про себя: пока жив, есть надежда.

Перед тем как отправиться в больницу, она долго выбирала в магазине цветы — то розы, то гвоздики или каллы — и в конце концов взяла нарциссы, небольшой душистый букет, и пошла заплетающимися ногами к неврологическому отделению. Но в проходной Диманке сказали, что Стоил уже дома. Это не принесло облегчения — она побрела обратно с букетом в руке, мучительно раздумывая, что же произошло, почему его так скоро выписали. Все эти дни она не находила в себе сил помочь Евлогии или хотя бы побыть с нею. Поймут ли они ее, простят ли?

Лишь на полпути она поняла, что идет к Дженевым. Ей открыла Евлогия, какая-то медсестра сидела на диване и листала иллюстрированный журнал. С первого же взгляда Ева прямо-таки поразила Диманку — до такой степени она изменилась. Они поглядели друг другу в глаза, и Ева, всхлипнув, уткнулась лицом в Диманкино плечо. Потом увела ее в свою комнату. Сестра проводила их взглядом.

— Я знала, что ты сегодня придешь, — сказала Евлогия. — С вечера я немного вздремнула и увидела тебя во сне. Ты шла к нам с зажженной свечой.

Диманка вздрогнула.

— Может, это к добру, — добавила Евлогия.

Диманка сгорала от нетерпения увидеть Стоила, но не решалась сказать об этом. Наконец она спросила:

— Эта женщина, сумасшедшая, она знала отца?

— Приходила к нему на завод насчет пенсии за брата… Затянули с этим…

— Кто затянул?

— Дирекция… Бывшая.

— Это случайно не… — торопливо спросила Диманка.

— Не знаю, — вздохнула Евлогия.

Диманку охватила тревога: неужто к этому причастен Христо?

— А отец, он когда узнал о пенсии? — не могла успокоиться Диманка.

— Ох, тетя Дима, не спрашивай меня! Думаю, давно, но что из того… Хочешь чаю?

Диманка отказалась, она снова чувствовала себя скованно.

Евлогия выключила чайник.

— Главное, чтобы папа поправился, — проговорила она, звеня чашками.

— А я могу его увидеть? — преодолела себя Диманка.

— Пойдем. — Евлогия взяла ее за руку. Диманка замерла на ватных ногах перед белой дверью. Каким он ей покажется, и не лучше ли было бы…

Скрипнула дверь, и она встретила взгляд Стоила. Он смотрел прямо на нее. У Диманки мурашки побежали по спине — с кровати на нее глядела пара измученных глаз, провалившихся под брови, несоразмерно большие для ссохшегося лица. Стоил был просто неузнаваем.

— А, Диманка, — с усилием произнес он ее имя. — Входи, входи.

Диманка испуганно мотнула головой, готовая захлопнуть дверь.

— Входи, — повторил он. — А где Ева?

— Я здесь, папа, — отозвалась Евлогия за спиной Диманки.

— Заходите, что же вы…

Они вошли, Диманка взяла протянутую ей руку, белую и тонкую, как у девушки.

— Ну как ты?

— Лучше. Ева, дай стул своей тете.

Диманка закусила губу — Стоил так выразился, будто она и в самом деле была близкой родственницей. И ответила тоже вполне по-родственному:

— Не смей разговаривать, я немного побуду и пойду на кухню. — Почему на кухню, она сама не знала.

— Как это не смей? — удивился Стоил. — Наоборот, мне надо понемногу прокручивать шестеренки. — И он болезненно улыбнулся.

Женщины присели возле кровати.

— А вы как поживаете? — поинтересовался Стоил. — Как сын?

Он не помнит, что виделся с ним в больнице, подумала Диманка. Ответила, что все у них нормально.

— Вот и хорошо, — сказал Стоил.

Евлогия поправила воротник его пижамы. Диманка заметила, как слабо пульсируют вены у него на шее.

— Не слишком привлекательное зрелище, правда? — усмехнулся Стоил. — Что поделаешь, от судьбы не уйдешь.

— Какая тут судьба! Ух, попадись мне эта… — пригрозила Евлогия.

— Юродивые, говорят, божьи люди, Ева. Найден не приходил?

— Крыстев предупредил, что зайдет попозже.

Стоил ощупал свою голову.

— Когда я был малышом, меня стукнули в это же самое место, тоже камнем. Мы играли в бабки, какой-то озорник швырнул голыш, и я грохнулся на землю. Самой судьбой было назначено, чтобы это повторилось… — Он заворочался в постели, стал вращать глазами и с внезапной нервозностью заговорил, уставившись куда-то вверх: — Пойми, Бонев, нам с тобой надо смотреть в корень… Раз уж мы установили потолок, значит, нам с тобой есть о чем подумать, есть о чем… И выпусти ты эту чокнутую, пока не поздно… О, что это еще за колокольный звон во время жатвы? — Стоил повернулся к растерянным женщинам, поглядел на них и спросил упавшим голосом: — Кто вы такие?