Провинциальная девчонка - [8]

– Хочешь сказать, что я жмотина? – взвилась Даллас. Но прежде чем Престон успел ответить, вмешался Камерон:

– Эй, вы оба, заткнитесь. Какая разница, кто из вас умнее и кто трудится больше? Все мы одинаково в этом замешаны. А знаете, сколько лет получим, если на свет выплывут наши делишки?

– Никто ничего не узнает, – рассердился Джон, – поскольку понятия не имеет, где искать. Я об этом позаботился. Никаких следов, только компьютерные дискеты у меня дома, а к ним не имеет доступа ни один человек, кроме меня. Ни телефонных звонков, ни документов, ни единой бумажки. Даже если полиция или Комиссия по ценным бумагам и биржам нами заинтересуются, не найдут ни единой улики, то есть совершенно ничего, что могли бы нам предъявить. Мы чисты, как утренняя роса.

– Монк может навести на нас полицию. Камерон никогда не доверял курьеру, или «наемной рабочей силе», как называл его Джон. Но они нуждались в ком-то надежном, в том, кто мог бы осуществлять их идеи, а Монк вполне удовлетворял всем требованиям, то есть был таким же жадным и продажным, как они. К тому же, если он не выполнит их требований, может потерять все и навеки, а подобные вещи держат лучше стальных канатов.

– Он работает на нас достаточно долго, чтобы заслужить некую толику доверия, – вступился Престон. – А если донесет в полицию, ему придется куда хуже, чем нам.

– Верно, – пробормотал Джон. – Слушайте, мы, конечно, решили держаться, пока Камерону не стукнет сорок, но, говорю вам, я так долго не протяну. Иногда мне даже кажется, что я теряю… о, черт, не знаю. – Он встал, направился к окну и, заложив руки за спину, уставился на россыпь огней. – Я когда-нибудь рассказывал вам, как встретился с Кэтрин? В Центре современного искусства. Мы оба хотели купить одну и ту же картину, и во время оживленной перепалки я сам не заметил, как влюбился. Господи, между нами просто искры сыпались,.. было на что посмотреть. И даже годы спустя эти искры не погасли. Теперь она умирает, а я только и могу, что глазами хлопать! Черт возьми, неужели ничем нельзя ей помочь?

Камерон переглянулся с друзьями. Те дружно кивнули.

– Мы знаем, как ты любишь Кэтрин, – начал он.

– Только не изображай из нее святую, Джон. Она не совершенна, – заметила Даллас.

– Молодец, высказалась, – пробормотал Престон.

– Ничего, я понимаю. И знаю, что у Кэтрин, как и у всех, есть недостатки. У каждого имеются свои заморочки. Просто она боится вдруг остаться без какой-нибудь вещи, вот и покупает все в двух экземплярах. Например, два одинаковых телевизора стоят бок о бок на столе у ее кровати. Один работает день и ночь, но Кэтрин опасается, что он может сломаться, поэтому позаботилась о немедленной замене. И поступает точно так же, заказывая что-нибудь в магазине или по каталогу. Покупает две вещи, но что тут плохого? Никому от этого хуже не стало, а у нее так мало радостей в жизни. Она мирится с моим существованием, потому что любит меня. – Джон уныло склонил голову и шепотом закончил:

– В ней вся моя жизнь.

– И это мы знаем, – согласился Камерон. – Но нас больше волнуешь ты.

Джон круто развернулся. Его лицо, искаженное гневом, налилось краской.

– Волнуйтесь за себя! Боитесь, что я оступлюсь и все вам изгажу?

– Такая мысль приходила нам в головы, – кивнул Камерон.

– Джон, мы не можем позволить тебе роскошь рехнуться и все провалить, – добавил Престон.

– Не тревожьтесь, не рехнусь.

– Ладно-ладно, – отмахнулась Даллас. – И вот что я предлагаю. Джон скажет нам, когда понадобится помощь. Договорились?

– По рукам, – буркнул Джон.

Приятели сочли за лучшее оставить скользкую тему и до конца вечера обсуждали следующий проект.

Они продолжали встречаться пятничными вечерами, по предпочитали обходить молчанием нарастающую депрессию Джона. Да и никто не знал, что с этим делать.

Прошло три месяца. Наконец Джон сорвался. Он больше не мог вынести страданий Кэтрин, и, кроме того, его финансовое положение было весьма шатким, что, разумеется, казалось ему совершенным абсурдом, если вспомнить о миллионах, лежавших на счету «Соуин-клуба». Миллионах, которых они не имели права коснуться еще пять лет. Он объяснил, что страховка покрывала только жалкую часть расходов на лечение Кэтрин и если его жена протянет еще немного, от ее трастового фонда не останется ни цента, и он окончательно разорится. Если, разумеется, приятели не позволят ему снять часть средств со счета клуба.

– Все вы знаете, как мне нужны деньги, – запротестовал Камерон, – с этим разводом и прочими расходами. Но если мы снимем деньги сейчас и не закроем сразу весь счет, значит, в бумагах останутся сведения, и Служба внутренних доходов…

– Знаю, – перебил Джон. – Это слишком рискованно. Мне не следовало об этом упоминать. Я что-нибудь придумаю.

В следующую пятницу во второй половине дня они встретились в своем любимом баре «У Дули». За окнами хлестал дождь, гремел гром, из динамиков несся голос Джимми Баффетта, певшего о Маргаритавилле, и в общем шуме Джон перегнулся через стол и прошептал вслух свое тайное желание.

Он хотел покончить с собой и изощренной пыткой, терзавшей его день и ночь.

Друзья были потрясены и возмущены, упрекали и журили его за столь крамольные и безумные мысли, но вскоре увидели, что их увещевания не помогают, наоборот, только усиливают его страдания и горе. Резкие слова сразу же сменились участливыми. Чем они могут помочь ему? Что ни говори, а выход всегда найдется.