Противостояние - [56]

Наверняка, те кто ехали в одном вагоне с этим стариком сильно удивились бы, что спроси сейчас старика, кто сидит ближе к окну слева на третьем ряду с конца вагона — и он ответит без запинки и не только ответит — но при необходимости нарисует портрет, который теперь под влиянием милицейского сленга стали называть «фоторобот». Старик помнил облик каждого из более чем ста человек ехавших с ним в одном вагоне он помнил кто уже вышел из вагона и кто на какой станции вошел

Он всё помнил…

На одной из последних перед Александровом станций старик вышел. Протолкался к выходу, вышел на полупустую бетонную платформу в числе таких же, как он дачников, постоял, посмотрел. И когда хвост электрички скрылся за поворотом, а дачники редкой цепочкой тронулись в лесополосу — пошел и он.

Идти было легко. Весна выдалась дружной, не затяжной, и почва сейчас уже подсохла настолько, что самое время было заканчивать с посадкой картошки, а не начинать сажать. Снег уже весь сошел, оставив замусоренную окурками и осколками бутылок по обе стороны натоптанной людьми в лесу тропинки, землю.

Старик шел не спеша, он наслаждался этим неспешным походом по русскому перелеску, наслаждался русской природой, наслаждался пеньем птиц. Последнее время старик обитал в городе, и на природу выбирался редко — и ему ее не хватало. Ведь он родился совсем недалеко от этих мест, в маленькой деревеньке на взгорке, которую придурок — кукурузник признал бесперспективной. Он тогда был в Китае, он был там уже несколько лет и человек по имени Мао Цзе Дун публично назвал его своим другом. У старика была сложная судьба. Его мать уехала в деревню и родила его без отца — только потом он узнал, что его отцом был испанский коммунист, один из активных участников Коминтерна. Несмотря на то, что он был сыном врага народа — еще оставшиеся у отца друзья протолкнули его в госбезопасность и направили советником в Китай. Тогда официально Советский Союз делал ставку на режим Чан Кай Ши, и его советническая должность почти ничего не значила. Но он делал свою работу, он искренне помогал китайским коммунистам, он спал вместе с ними в землянках и делил с ними скудную пищу, его не один раз могли убить, но он выживал, он переплывал Ян-Цзы вместе с Мао и его бойцами. И после победы КПК оказалось, что основную работу в Китае сделал как раз он.

Он до сих пор хорошо помнил Мао. Тогда он был скромным, и очень мудрым человеком, это потом он испортился, его испортила неограниченная власть. С Мао было очень интересно разговаривать, он никогда не твердил заученные догмы, он искренне старался докопаться до самой сути учения Маркса, Энгельса-Ленина, он внимательно читал книги, делал выписки, спрашивал мнение близких ему людей о то или ином фрагменте книги. Ему важно было не просто тупо заучить формулировки — а понять их, возможно в чем то и переделать, чтобы применить к Китаю. Мао искренне верил в коммунистическое будущее Китая — и старику было смешно слушать громогласные речи, в которых Мао потом представляли чуть ли не агентом ЦРУ. Гегемонисты — вот ведь какое выражение кто-то придумал. Китайские гегемонисты.

У тебя в стране произошел капиталистический переворот — это сказал Мао, когда его отзывали обратно[76]. Те люди кто пришел к власти — они больше не будут идти к коммунизму. Наоборот, они будут идти к капитализму, чтобы присвоить народную собственность и править в своих провинциях и уездах как капиталисты. Все это было после Двадцатого съезда КПСС. Мао не предложил ему остаться — знал, что это невозможно. Но предупредить — предупредил, это все что он мог сделать для своего русского друга.

Напоследок они обнялись…

После его возвращения в страну, он узнал, что деревню его сносят. Мать он перевез к себе в город — но в городе она так и не прижилась, умерла вскорости. Поскольку он долгое время работал в Китае — на него поглядывали с большой опаской, не подпускали к оперативной работе. Сослали в Высшую школу КГБ СССР в Минске, преподавателем — все-таки опыт у него был и немалый. Но связей с друзьями, находящимися на оперативной работе он не терял. Его лично знали Сахаровский и Мортин[77], ценили его как настоящего разведчика, пусть и попавшего объективными обстоятельствами в немилость. Потом его перекинули на подготовку кадров для «братских компартий» — это было смертельной ошибкой для тех, кто сейчас правил в КГБ СССР. Он готовил кубинцев, алжирцев, румын, восточных немцев — и везде он заводил друзей, везде оставались люди, кто считал его своим учителем. Он не знал, когда и зачем это пригодится — но он плел свою сеть, словно по указанию свыше. Потом когда подошел возраст — его перевели в армию и направили в группу Генеральных инспекторов министерства обороны — синекура для отставников в генеральском звании. Но не для него — именно там, в армии он нашел людей, которые думали так же, как думал он которым было не все равно на то, что происходит с их Родиной. И теперь эта сеть, охватывающая больше десятка стран, должна была пригодиться.

* * *

Садово-огородное товарищество было обжитым, было видно что люди пришли сюда уже давно Вся его территория была огорожена покосившимся серым дощатым забором из горбыля, ворота были распахнуты настежь, дорожки — заасфальтированы как положено а не засыпаны щебнем, как это делают в последнее время. Аккуратные домишки-скворечники, на одно, реже на два окна, где-то и банька. Плодовые деревья, уже зазеленевшие голыми ветками. Копающиеся в земле дачники — тогда это были настоящие фанаты дачного труда, участок не был жизненной необходимостью как в девяностые.