Против всех - [5]

— Сыночек мой младшенький, — залебезила Тарасовна. — Костик его знает, верно, Костик?.. Он с нашими делами вовсе не связан, видите, в институт собирается. На физический факультет.

— Да что ты перед ним оправдываешься, — вспылил Егорушка и отложил книжку. — Отдай деньги и пусть катятся к своему вонючему пахану.

— Ах вот как! Студент, а какой говорливый. Видно, не тому учили.

Костик, понимая, что сейчас произойдет, попытался заступиться за паренька.

— Ладно тебе, Витек… Видишь же, малохольный.

Тарасовна дрожащими руками уже отсчитывала недостающую сумму.

— Чего там, ребятки, пошутили и хватит… Вот набрала кое-как из резерва…

— Нет, не хватит, — сказал Витек, подступая к столу. — Котят топят, пока слепые.

Егорушка поднялся ему навстречу. Ростом они были вровень, но перед матерым качком Егорушка выглядел как худая тростиночка перед могучим дубом.

— Думаешь, напугал? — У мальчишки в глазах насмешка, что для быков вообще невыносимо. Витек ткнул своей «кувалдой» Егорушке промеж глаз, да с такой силой, что мальца шмякнуло о стену и повалило на пол. Тарасовна заголосила, кинулась на бугая, вцепилась, но тот, смеясь, отшвырнул тучную женщину к столу.

— Куда лезешь, бабка? Благодарить должна за науку твоему выблядку.

Костик вмешался нерешительно:

— Будет с него, Витек. Пошли отсюда. Капусту ведь получили.

Наверное, этим и закончилось бы, мало ли какие бывают сбои при расчетах, но Егорушка, утерев кровь под носом, произнес отчетливо:

— Мразь поганая! Откуда только вы взялись?

— Это я мразь?

— Ну а кто же? Не человек же?

Дальше Вптьком управлял уже инстинкт, а не разум. Крикнул дружку: «Придержи суку!» — и взялся вколачивать Егорушку в пол по всем правилам забивания гвоздя. Намолотился до пота. Под конец обрушил на безжизненное, распростертое тело массивный стул с бархатной обивкой.

Костик, удерживая в железных тисках обезумевшую Тарасовну, лишь ласково приговаривал:

— Успокойся, крестная, потерпи! А то хуже будет. Он же накуренный.

Вся экзекуция заняла не больше десяти минут, но результаты впечатляли. Витек, между прочим, пользовался особым авторитетом в группировке, характер у него был взрывной, неуступчивый: оскорблений он не прощал из принципа.

Когда сборщики покинули магазин, Тарасовна первым делом вызвала «скорую», потом дозвонилась до Мышкина, который в тот момент дежурил на приемке товара, и лишь потом, возможно, впервые в жизни разрыдалась.

Егорушка трое суток провалялся в реанимации, а врачи честно предупредили Тарасовну, что не могут дать за его молодую жизнь и ломаного гроша. Но Егорушка сдюжил, и первым, кого увидел у кровати, был Харитон Данилович собственной персоной.

— Где они? — разлепил губы мальчик.

— А-а, эти… — догадался Мышкин. — Дак сейчас ночь, спят поди.

— А вы почему здесь?

— Я-то? Матушка просила подежурить. Сама-то сомлела, не спавши. Третий день ведь пошел, как бултыхаешься. Думали — каюк. Ну ничего, теперь поправишься.

— Маму не тронули?

— Обошлось, слава Богу. Да забудь ты про них. То ж как ветер, налетел — и нет его.

— Уже забыл.

Многоопытный Мышкин заметил, что мальчишка соврал, и порадовался за него.

Выздоравливал Егор трудно, долго. Раны подживали, но мучили головные боли, будто череп пилили от уха до уха тупой пилой. Лежал в палате на шесть человек, ни с кем не разговаривал, ел через силу, не мог читать. Вот самое обидное. Пробовал, открывал какую-нибудь книгу, но строчки прыгали в глазах, струились — и смысла не ухватишь. Зато начались видения. Что-то вроде снов наяву. Навещали существа из другого мира, общались с ним. Кто такие — неведомо, то ли люди, то ли звери, то ли небесные странники. Ничего путного в видениях не было — тоска одна. В душе что-то затвердело, никак не рассасывалось, словно свинцовый ком в груди. Он думал, зачем жить, если все так плохо, так унизительно.

В одном из видений появилась Анечка. Он ее прежде не знал: худенькая, большеглазая девушка с глазами, в которых застыло глубокое недоумение. Он сперва решил, что увидел самого себя в женском облике. Спросил на всякий случай:

— Ты кто?

Девушка улыбнулась:

— Третий раз знакомимся. Анечкой меня зовут. Я медсестра.

Егорка приподнял голову, оглядел палату. Ночник светился синим оком, на всех кроватях спали люди. Значит, ночь, и значит, явь.

— Какое сегодня число?

Анечка ответила. Присела на табурет рядом с кроватью. Разговаривали они шепотом, чтобы не потревожить других больных.

Егор пожаловался:

— Какие-то провалы в памяти. Никак не пойму, что снится, а что в действительности происходит. Про тебя подумал, снишься. Ты очень красивая. Я таких не встречал.

Анечка поблагодарила за комплимент и объяснила, что после такой травмы черепа, какая у него, многие обычно отправляются на тот свет, но у него, у Егорки, все плохое позади. Обошлось даже без операции. То есть ему крупно повезло.

— Повезло? — усомнился Егор. — Я читать не могу, строчки двоятся. Знаешь, как неприятно?

— Скоро все пройдет. Главное — покой и хорошее питание.

За разговором выяснилось, что Анечка учится на вечернем отделении на третьем курсе медицинского института, на дневной денег нет, да и смысла нет учиться на дневном. Все равно потом придется искать работу, а тут у нее богатая практика. Рассуждала она здраво и глубокомысленно. Егор признался, что и сам хотел уехать в Москву и уже подал документы на мехмат, но куда теперь с такой головой. Полы в университете мыть. Анечка опять его уверила, что все с головой наладится. Да и вообще, сказала она, для того, чтобы стать великим ученым, вовсе необязательно иметь мозг в полном объеме, достаточно половины, как, к примеру, случилось с Пастером.