Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение - [65]

Помимо того, оба дабендорфских штаба были, конечно, убеждены в необходимости сохранить контакты русских руководителей с «батальонами», чтобы, по принципу Герре, «сохранить живую силу». Поэтому Малышкин и Жиленков отправились во Францию, а Трухин – в Италию. Их задача была расплывчата и даже двусмысленна. Эти части были не под их командованием, однако могли быть рано или поздно вверены им. Один лишь факт был в их руках: «генерал Йодль и/или германское верховное главнокомандование утвердили так называемое Открытое письмо генерала Власова». Интерпретировать этот факт они могли по собственному усмотрению. В своих речах в «батальонах» Малышкин и Жиленков подчеркивали, что переброска на Запад – временное мероприятие. Борьба против англичан и американцев не входит в задачи батальонов. Это дело самих немцев. Освободительная Армия, как только она сможет действовать самостоятельно, поведет борьбу за освобождение родины.

Такие заявления явно противоречили распространявшимся генералом восточных войск лозунгам, по которым борьба с западными союзниками была частью борьбы со сталинским большевизмом. О выступлениях двух русских генералов тотчас же донесли, и на Дабендорф вновь обрушился поток обвинений. Но нападки зимой 1944 г. были уже не так опасны, как раньше: генштаб верховного командования и его начальник Йодль придавали большое значение тому, чтобы в русских частях не было никаких волнений. С их точки зрения, не было больших оснований беспокоиться, если русские офицеры говорили больше, чем следовало и возбуждали у добровольцев надежды. Их можно было не оправдывать, а результат был в данный момент выгоден.

Малышкин и Жиленков вернулись в Берлин глубоко потрясенные всем виденным и признали, что Власов был прав и что добровольцы стали жертвой предумышленного обмана. Но что они могли сделать?

Я поехал во Францию вместе с Зыковым, чтобы исследовать положение на месте. Прежде всего с немецким офицером связи фон Бременом и с Жеребковым мы подробно обсудили задачи русской прессы во Франции, вытекавшие из присутствия на территории французского государства воинских частей русской и других национальностей.

Затем, в штабе генерала восточных войск при главнокомандующем западного фронта я попытался выступить в качестве посредника, разъясняя позиции русской и немецкой сторон и стараясь привести их к соглашению. Ничего из этого не вышло. Случайно Гельмих и его начальник разведывательного отдела Михель были в одно время со мною в Париже. Как всегда, и на этот раз Гельмих был откровенен; он заявил, что предпринимал всё, что было в его возможностях (и это было правдой), но как солдат он вынужден повиноваться. При создавшемся положении он испытывает тяжкий внутренний конфликт и больше всего хотел бы вновь стать во главе какой-нибудь немецкой дивизии – он тогда знал бы, за что он как солдат несет ответственность.

Михель занял иную позицию. Он всё время подчеркивал, что деятельность дабендорфских штабов противоречит воле Гитлера, а потому он вынужден принять меры против лиц, опекающих русских. Хотя так называемое Открытое письмо Власова утверждено Йодлем, нет никаких сомнений, что содержащиеся в нем обещания нельзя принимать всерьёз. Дабендорф превратился гнездо конспираторов и пристанище антинемецких элементов. Давно пора его прикрыть.

Я возражал и предостерегал, что обман добровольцев не приведет ни к чему хорошему. Интересно, что этот последний разговор с Гельмихом и Михелем происходил, когда мы уже покинули служебное помещение, – прямо на улице, среди парижского уличного движения. Прощаясь, Гельмих посоветовал мне продумать его слова о солдатском подчинении и сказал что-то доброе, чтобы меня успокоить.

Контрастом к ограниченному образу мыслей обоих этих моих собеседников были слова Зыкова, сказанные им в тот же вечер во время прогулки по старинным кварталам Парижа. В узком переулке, глядя на постройки времен ancien геgime, он заметил:

– Смотрите-ка, Вильфрид Карлович, здесь могли бы сейчас появиться три мушкетера или загадочная карета с придворной дамой. Я никогда не бывал в Париже, и всё же я чувствую в этот первый вечер здесь, что я уже его давно знаю. Это потому, что мы, как и вы, – европейцы. Мы принадлежим Европе, Европа – наша общая духовная родина.

Идея европейской семьи народов завладела мыслями сотрудников Власова. Она же толкала их на пути, опасные, при существовавших тогда отношениях, как для них самих, так и для поддерживавших их немцев. Так, Зыков не побоялся установить в Праге связь с сотрудниками бывшего чехословацкого Генерального штаба, причем, конечно, не было допущено ничего, что могло бы создать впечатление заговора против Германии. В Югославии также были установлены контакты с кругами сторонников идеи сообщества европейских народов.

Как уже было отмечено, добровольческие части были направлены и в Италию, Данию, Норвегию. Надо было посылать и туда инспекторов из Дабендорфа. Но в этих странах трудности были не так велики, как во Франции. В частности, отрадным моментом в поездке генерала Трухина в Италию был его доклад у фельдмаршала Кессельринга. Кессельринг проявил полное понимание установок русского руководства Дабендорфа и русских частей. Хотя он также не мог ничего сделать для решительного изменения положения, но некоторое облегчение этот доклад все же принес. В Дании и Норвегии работа инспекторов, опекавших русские части, проходила без помех.