Против шерсти - [64]

– Нет, такой девушки здесь нет. Ложись, доброй ночи.

Я дошла до кровати с моим номером.

Девушки ложились спать, даже не снимая белые туники.

Свою я тоже не стала снимать. Я рухнула на кровать и погрузилась в сон так же быстро, как камень опускается на дно озера.

* * *

Я провела в лагере два месяца.

Я до сих пор вижу его в кошмарах.

Стук иголок. Руки в волдырях. Затекшая спина. Болтовня Кэти. Крики охранников. Скрежет ключей в замочных скважинах. Вой сирены. Стоны по ночам. Фонарики охранников, совершающих обход. Шум подошв, ступающих по холодному бетону. Ледяная вода из душа. Вонючие туалеты. Кашель простудившихся девушек. Тошнотворный запах капусты. Драки. Решетки, к которым иногда в надежде посмотреть на нас прибегали дети. Одни и те же речи об усилиях, которые мы должны приложить. Словно эта изнурительная работа должна была нас очистить и вернуть нам, животным, дикаркам, нечестивицам, Темным, человеческий облик. Прошло уже немало времени, но мне до сих пор все это снится. Я навсегда в какой-то мере останусь номером 113. Будто это число выжжено на моей душе раскаленным железом. Я перестала быть Луизой. Я стала номером 113, одним из множества других номеров в лагере. 113 – символ голода, холода, лишений и унижения.

Побег из лагеря казался чем-то невообразимым.

Почти вся территория завода была окружена высокой стеной с колючей проволокой и камерами. В некоторых местах вместо стены стояли решетки в четыре метра высотой. Перелезть через них было почти невозможно. Фатия попыталась. И потерпела неудачу.

Неподалеку от ворот располагались пост безопасности и домики, в которых жили охранники. О том, чтобы подойти к воротам и при этом не столкнуться с двумя десятками вооруженных мужчин, не могло быть и речи. Позади завода были еще одни ворота, к которым раньше подвозили грузы, но у них стояли только заброшенные ангары, так что и туда было не пробраться.

Слева от ворот находились административные здания. На втором этаже, где раньше располагалась дирекция фабрики, жила Кэти. Она никогда не покидала территорию завода. На первом этаже было несколько разных служб и душевые, а в самом конце коридора – комната для свиданий. В ней была дверь, которая вела за территорию завода и в которую входили редкие посетители. На двери был электронный замок. Магнитные карты, с помощью которых его можно было открыть, были только у охранников и у Кэти.

Чуть глубже во дворе были ангары, в которых обустроили спальни, душевые и столовую. Еще дальше – гигантское здание с цехом, в котором мы работали; оно было увенчано огромной дымовой трубой. Двери всех этих помещений запирали на замок всякий раз, когда мы входили или выходили из них. Охранники никогда не расставались с тяжелыми связками ключей, которые при ходьбе ударялись об их бедра.

Не было ни единого шанса сбежать.

Оставалось только самоубийство.

Но охранники были очень бдительны. В столовой были пластиковые миски и приборы. Ремни и шнурки у нас забрали, когда привезли в лагерь.

Мы были в западне.

Да и все равно мы были слишком измучены, чтобы попытаться что-либо предпринять. Некоторые девушки говорили, что в еду что-то подсыпают. Чтобы мы оставались спокойными. Чтобы отбить у нас всякое желание поднять мятеж. Нас и вправду было так много, что мы могли бы разорвать на мелкие кусочки всех охранников, хоть они и были вооружены. Да, скорее всего, в еду действительно что-то добавляли, но нам так хотелось есть, что выбора у нас не было.

Когда нас не заставляли работать, мы пытались отвлечься от скуки и усталости, прогуливаясь по голому двору, который насквозь продувался зимним ветром. Кто-то из девушек играл в крестики-нолики или в шашки прямо на пыльной земле. Остальные же довольствовались тем, что разглядывали город через огромную решетку.

Иногда до нас доносился сухой хлопок выстрела. К лагерю довольно часто приходили коты. Охранники ради забавы стреляли по бедным животным. Им от этого было очень весело. Они хвастались своими подвигами друг другу по рации.

Но иногда случалось так, что котам удавалось пробраться за ограждение. Стены, решетки и пули не были для них преградой. Если кто-то обнаруживал во дворе кота, новость об этом распространялась с удивительной быстротой. Мы все собирались вокруг усатого и тщательно следили за тем, чтобы охранники его не заметили. Все девушки хотели погладить кота, словно существа мягче не было во всем мире. За протянутыми руками животное было почти не видно. Кот не пытался нам сопротивляться и закрывал глаза от удовольствия. Девушки, напротив, держали глаза широко открытыми. Им не хотелось пропустить ни секунды от встречи с котом. Они чуть слышно шептали ему: «Ты мой красавец. Ты мой сладенький. Какой ты хорошенький. Лапуля моя». Этот прилив нежности длился ровно до тех пор, пока не начинала выть сирена. Нам скрепя сердце приходилось выпускать кота из рук. Он уходил на другой конец двора и перелезал через решетку, а мы оставались с пустыми руками, которые еще хранили тепло кошачьей шерсти. Каждая из нас, покусывая губы, молилась про себя, чтобы кот поскорее вернулся, и каждая надеялась найти его раньше остальных. Первой запустить руки в его мягкую шерсть. Первой завести маленький мурчащий моторчик внутри кота.