Против Сент-Бёва [заметки]

1

Как говорит А. Михайлов в предисловии к данному изданию, «Пруст всю жизнь писал одну книгу». Произведения Пруста, включенные в настоящий том, не являются исключением. Так, читатель здесь обнаружит мотивы, характерные для «Поисков утраченного времени»: разговоры с матерью, подробные описания домашнего быта, служанку Франсуазу, Германтов и другие. (Примеч. редакции.)

2

Книга не была завершена Прустом, поэтому читатель и в дальнейшем столкнется с незаконченными фразами, оборванными цитатами, пропусками текста и замечаниями, оставленными Прустом «для себя». (Примеч. редакции.)

3

Здесь и в некоторых других статьях Пруст обращается к матери. (Примеч. переводчика.)

4

«Сент-Бёв был счастлив возможности прийти на помощь своему другу, не компрометируя себя», — наивно рассуждает г-н Крепе, считающий, что тем самым похвально отзывается о поведении Сент-Бёва. (Примеч. автора.)

5

Добавить о поэте, желающем стать академиком (высшая ирония, Бергсон и академические визиты).

Может быть, это и к лучшему. Наш рассудок, лишая творчество поэта его величия, говорит: это Король, видит в нем Короля и желает, чтобы поэт вел себя как Король. Но самому поэту вовсе не пристало видеть себя таким, ибо реальность, которую он изображает, должна предстать перед ним в объективном свете; и совсем не требуется думать так о себе. Потому-то он и взирает на себя как на скромное создание, для которого весьма лестно попасть в герцогский салон и получить кресло в Академии. И если эта приниженность — залог искренности его творения, да будет она благословенна! (Примеч. автора.)

6

Наряду с наиболее бодлеровскими, божественными строками: «Шкатулки без кудрей, ларцы без сувенира»^{238}. (Примеч. автора.)

7

Не каждый его стих возвышен, в полустишиях есть дивное замедление, с которого начинается дальнейший бег колесницы, есть восхождение на трапецию — выше, еще выше, свободно, бесцельно, для того, чтобы воспарить:

Вслед за ним, как двойник, тем же адом зачатый,—

Те же космы и палка, глаза, борода,—

Как могильный жилец, как живых соглядатай,

Шел такой же — откуда? Зачем и куда?^{239}

(Примеч. автора.)

8

Сравните это с тем удивлением, исполненным душевной деликатности, которое испытала героиня «Новой надежды» г-жа де Ноай, услышав из уст человека, ухаживающего за ней: «Помогите мне выгодно жениться». (Примеч. автора.)

9

Приведу пример вульгарности языка Бальзака — описывая удивление д'Артеза, он пишет: «Он спиной ощутил холод» («Тайны княгини де Кадиньян»). Порой читателю — сугубо светскому человеку — может показаться, что подобные языковые вольности содержат глубокую истину об обществе: «Г-жи д'Эспар, де Манервиль, леди Дэдлей и некоторые другие, менее известные дамы почувствовали, как в глубине их сердец зашевелились змеи, они услышали тонкое шипение разъяренной гордости; они возревновали к счастью Феликса и охотно отдали бы свои самые красивые бальные туфельки за то, чтобы с ним случилась беда»^{240}. (Примеч. автора.)

10

Стало быть, пресытившись истиной, как ее понимают Флобер, Малларме и т. д., мы станем испытывать голод по несравненно более мелкой части истины, которая может содержаться в противоположном заблуждении (подобно тому, кто после долгой и полезной бессолевой диеты возымел бы потребность в соли, как те дикари, что ощущают во рту неприятный вкус и набрасываются, если верить г-ну Полю Адану, на своих собратьев, чтобы насытиться солью, содержащейся в их коже). (Примеч. автора.)

11

Он частенько говаривал: «по крайней мере, для меня». Говоря о «Кузене Понсе» — это по крайней мере, для меня лучшее произведение. Наверное, так ему советовала мать: «Говори: „по крайней мере, для меня“, когда говоришь нечто подобное». (Примеч. автора.)

12

Сами названия его произведений несут на себе эту печать позитивности. У других писателей название часто в той или иной степени символично, является образом, который следует воспринимать в более общем, более поэтическом смысле, чем смысл, вытекающий из произведения; у Бальзака — скорее наоборот. Чтение великолепных «Утраченных иллюзий» скорее ограничивает и материализует это прекрасное название. Оно означает, что Люсьен де Рюбампре, приехав в Париж, удостоверился в следующем: г-жа де Баржетон смешна и провинциальна, журналисты — мошенники, а жизнь трудна. Эти совершенно особенные, нетипичные иллюзии, потеря которых может привести его в отчаяние, накладывают мощную печать реальности на книгу, но слегка снижают философскую поэзию названия. Таким образом, каждое из его заглавий должно пониматься буквально: «Провинциальная знаменитость в Париже», «Блеск и нищета куртизанок», «Во что любовь обходится старикам» и т. д. В «Поисках Абсолюта» абсолют — это скорее формула, нечто алхимическое, нежели философское. Впрочем, там об этом говорится мало. А сюжет книги сводится скорее к тем разорительным последствиям, которые эгоизм страсти оставляет по себе в благополучной семье, каким бы ни был объект этой страсти: Бальтазар Клаес — брат Юло и Гранде. Тот, кто опишет жизнь семьи неврастеника, создаст полотно подобного же рода. (Примеч. автора.)

13

И впрямь, у пего столь смехотворное представление о красоте образа, что г-жа де Морсоф пишет Феликсу де Ванденесу: «Говоря языком образов, близким вашей поэтической натуре, даже огромных размеров цифра, будь она начертана карандашом или выведена золотом, останется только цифрой». (Примеч. автора.)

14

Даже в «Лилии долины», которую он сам именует «одним из наиболее обработанных камней выстроенного им здания» и корректуры которой он требовал от издателей то ли семь, то ли восемь раз, он так спешит выговориться, что фраза строится как попало. Он дает ей нагрузку, которую она должна сообщить читателю, а уж как она с этим справится — ее дело: «Выдав себя за страстного любителя природы, я, несмотря на жару, спустился в долину, якобы для того, чтобы вновь обойти берега и острова Эндра, луга и холмы». (Примеч. автора.)

15

Есть, впрочем, нечто особенно драматичное в том предпочтении, которое Остр Уайльд выказывает Люсьену де Рюбампре, в том горе, с каким он воспринимает кончину своего героя, ведь в тот момент он сам вел блестящий образ жизни. Ясно, что горевал он, как и все остальные читатели, приняв точку зрения Вотрена, то есть точку зрения Бальзака. Но он был читателем особым, предназначенным принять эту точку зрения более безоглядно, чем большинство публики. Трудно удержаться от мысли, что несколько лет спустя ему самому было суждено стать Люсьеном де Рюбампре. Конец же Люсьена в Консьержери, когда перед ним проходит вся его блестящая светская карьера, потерпевшая крах из-за обнаружения его близости с каторжанином, стал для Уайльда предсказанием того, что должно было случиться с ним самим. (Примеч. автора.)

16

Сент-Бёв любил такие высказывания, то же говорил он и о Шатобриане. (Примеч. автора.)

17

Тем, кто не знал, г-жа де Германт объясняла: «Дело в том, что мой муж, стоит его навести на Бальзака, сам становится вроде стереоскопа; он вам поведает историю каждой фотографии, расскажет, в какой стране она снята; не знаю, как ему удается упомнить все это, ведь это совсем иное, нежели Бальзак. Как он может заниматься сразу двумя такими разными вещами?» Одна родственница, баронесса де Тап, очень неприятная особа, при этих словах всегда напускала на себя холодность и всем своим видом говорила: «Я не слышу, меня тут нет, и все же я этого не одобряю». Она считала, что Полина ставит себя в смешное положение, ведет себя нетактично. Г-н де Германт и впрямь был увлечен «сразу» несколькими похождениями, — возможно, они были более утомительны и должны были в большей степени привлечь внимание его жены, чем чтение Бальзака и возня со стереоскопом. (Примеч. автора.)

18

Шопен, этот великий композитор, болезненный, чувствительный и эгоистичный денди, на короткий миг разворачивает в своих сочинениях последовательную и контрастную чреду постоянно меняющихся настроений, каждое из которых длится лишь пока его не остановит, столкнувшись с ним и противопоставив себя ему, настроение иного рода, но столь же болезненное, исступленно замкнутое на собственном творческом «я», всегда полное чувства, но лишенное сердечного тепла, подчас бурно порывистое, но никогда не несущее в себе разрядку, мягкость, спаянность с чем-то иным, нежели это «я», как присуще Шуману. (Примеч. автора.)

19

«Моя бедная мать наконец заявила, что подчинит свою нежность моему поведению (мать, сама знающая, любить ей такого сына, как я, или нет!)»; «Эта мать пишет своему сыну — Давиду, или Прадье, или Энгру — письмо, в котором обращается к нему как к мальчишке и уверяет, что будет любить его при таких-то условиях». (Примеч. автора.)

20

Достаточно неожиданно и обнадеживающе звучит фраза Сент-Бёва: «Кому когда-либо лучше удавались герцогини времен Реставрации?» Г-н Фаге хохочет над его герцогинями и ссылается на г-на Фёйе^{241}. Наконец, г-н Блюм^{242}, охотник обласкать того или иного писателя, любуется его герцогинями, но не как герцогинями Реставрации. Здесь, признаюсь, я воскликну, подобно Сент-Бёву: «Кто вам об этом сказал? Что вы об этом знаете?» И еще: «В этом вопросе я предпочитаю доверять тем, кто их знал», и прежде всего Сент-Бёву. (Примеч. автора.)

21

Подмеченное им в одной картине не может служить ему пищей, как и подмеченное в одной книге или подмеченное в другой картине, в другой книге. Но если в другой картине или другой книге ему открывается нечто существующее как бы между ними, как бы на некоем идеальном полотне, что формируется в области духа вне картины, оно получает свою пищу и вновь начинает существовать и быть счастливым. Существовать и быть счастливым для него — едино. Если же между этой идеальной картиной и идеальной книгой, каждой из которых достаточно, чтобы сделать его счастливым, оно обнаруживает еще более высокую связь, радость его возрастает вдвое. Если оно подмечает между двумя полотнами Вермеера… (Примеч. автора.)

22

Поэтому варианты, исправления, улучшенные издания не так уж важны. Различные редакции сонета Верлена «Тит и Береника». Сен-Симон, предисловие Сент-Бёва^{243}. Великие французские писатели не очень сильны во французском: ошибка в спряжении «defaillir» у Верлена; sic, который приходится ставить всякий раз, как цитируется письмо Виньи, Гюго, Ламартина, Бонье^{244} или кого-нибудь другого. Флобер и его угрызения (по сути не грамматического свойства). (Примеч. автора.)

23

Так у Пруста: то Фелиси, то Франсуаза. (Примеч. переводчика.)