Протер - [6]

– Я не понимаю, почему вы так со мной разговариваете?

– Он не понимает! – возмутилась г. Педжера. – Прибежал час назад, в грязных ботинках, наорал на меня, все раскидал, выпил из горлышка бутылку виски, плюнул мне в лицо за то, что я попыталась выразить неудовольствие по поводу такого хамского поведения, и убежал, злорадно расхохотавшись, как демон из преисподней! И после все этого он не понимает!

Я увольняюсь, ибо терпеть такое хамство старая, религиозная, богобоязненная дама просто не может! Вдобавок вы обозвали меня старой девой, которая и на хрен никому не нужна, потому, что она, то есть я, выжила из ума на своем порядке, и что я вас терроризирую овсяной кашей вот уже почти двадцать лет. А овсяная каша так полезна для вашего больного желудка! Вдобавок вы курили какую-то страшно вонючую сигару и так на меня смотрели, как, наверное, не смотрит сам сатана на грешников в аду. Я увольняюсь, и без выходного пособия!

– Это был не я, – ответил доктор первое, что пришло ему на ум. – Это был мой родной брат из Аргентины. Он сегодня нашелся, представился мне, когда я был в гостях у своих клиентов, и, наверное, украл у меня ключи и явился к вам под моим видом. Доктор покопался в карманах, ключей не обнаружил, и ему стало легче. Потом он обнял старую экономку, сказав, что с сегодняшнего дня будет ей выплачивать повышенное жалование и предоставит ей прямо сейчас за его, доктора, счет дополнительный отпуск. Госпожа Педжера успокоилась и милостиво согласилась остаться, принявшись тут же за уборку, тихо себе под нос приговаривая: – Ну надо же, два брата, а какие разные! Один чисто святой, но другой! Чисто бразильский бандит.

– Аргентинский, – поправил ее доктор, который любил точность во всем, и ухмыльнулся так, чтобы г. Педжера ничего не заметила. Он действительно тихо ненавидел свою экономку за ее характер. А еще он ненавидел овсяную кашу, от которой, к слову сказать, его желудок не работал лучше, а сам доктор раз в неделю тайком от своего деспота-экономки позволял себе съесть гамбургер с кружкой холодного немецкого пива. На гамбургер он сейчас не мог рассчитывать, поэтому попросил яичницу с беконом и налил себе остатки виски из бутылки, так нагло почти опустошенной им самим час назад, притом бутылка была историческая: то ли ей было сто лет, то ли еще больше. Ее подарил ему один коллега на симпозиуме по вопросам практической борьбы с деллириями. Для доктора в этот вечер произошло слишком много необычного, поэтому на ночь он принял таблетку мурфольфозана, что позволял себе крайне редко. Но сегодня для этого был более чем подходящий случай. Заснул быстро. Спал плохо, даже, можно сказать, мучительно.

То появлялась перед ним экономка, в слезах и с упреками, причем говорила она противным мужским голосом того противного господинчика, который выделился из доктора, и доктору хотелось задушить ее собственными руками. То появлялся господин Останцони и предлагал залезть в череп многоуважаемого лауреата и посмотреть, что и как там устроено, раз уж он такой умный. Потом доктор летел с этим самым сумасшедшим куда-то вдаль, вдаль, вдаль, вкручиваясь в какие-то космические спирали и превращаясь сам то в спираль, то в космическую плазму, то в мириаду маленьких точек, причем было такое ощущение, что каждая точка является носителем своего собственного сознания, оставаясь при этом и доктором, и профессором, и лауреатом. Одним словом, просто какой-то межпланетный кошмар. К чему говорить, что утром доктор встал с головной болью и понял, что на работе ему сегодня делать нечего. Он позвонил своей секретарше и сослался на срочный симпозиум в Женеве, сказав, что его не будет дня три.

Он решил поехать и отдохнуть пару дней на природе. Половить рыбку, посидеть в сауне и подумать над загадками человеческой психики вообще и над природой деллириума в частности. Но секретарша напомнила ему, что у него сегодня обговорен прием на Манхеттене с господином Питцером-младшим. Доктор от этого скрючился, как от острой зубной боли, и посоветовал секретарше не ездить сегодня в район Манхеттена вообще, а к башням не подходить, если даже предложат все блага мира. Позже, уже находясь на природе, в маленьком чудесном отеле на берегу дивного озера, он услышал заявление президента Соединенных Штатов о том, что против их страны совершен акт вандализма. Первыми мыслями его после этого заявления были мысли благодарности господину Останцони. Ведь как ни говори, он спас ему жизнь, заплатив при этом за прием немалые деньги. Вот уж поистине не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Краткосрочный отпуск был прерван. Нью-Йорк был похож на растревоженный муравейник. Психологический офис доктора тоже. Секретарша была в полной растерянности. Сказала, что беспрестанно названивает какой-то сумасшедший, представляется именем профессора и все время поздравляет доктора с днем рождения.

– Это не сумасшедший, – произнес доктор задумчиво, – но и нормальным его нельзя назвать. – Вот и опять звонок, это наверняка он! Подойдите сами, у меня уже скоро начнется припадок истерии!

– Привет, родственник! – прозвучало в трубке. – Ну, сначала с днем рождения!