Просветленные не берут кредитов - [32]

Но потом вспомнил слова брата Пона о «черном снадобье» и засомневался…

На какой-то момент я погрузился в душный серый туман, осознавал лишь, что по-прежнему иду. Обнаружил себя в той комнате, которую предоставили нам уа, и не смог вспомнить, как сюда попал.

Ну а дальше все закрутилось в болезненном жарком водовороте.

В состоянии прикованного к кровати «овоща» я провел то ли два, то ли три дня.

Очередным утром проснулся и обнаружил, что голова ясная, но зато слабость такая, что и руку поднять невозможно.

– Ну вот, я же говорил, что ты справишься, – невозмутимо заявил брат Пон, сидевший рядом с моей лежанкой.

Мне захотелось бросить в него чем-нибудь тяжелым, но под рукой ничего не оказалось, да и вряд ли бы у меня нашлись силы, чтобы поднять даже тухлую помидорину.

– Обычные люди относятся к болезням как к наказанию, – продолжил монах как ни в чем не бывало, хотя в глазах сверкнула смешинка, наверняка вызванная тем, что он прочел мои намерения. – Но ты-то более не обычный человек, ты тот, кто начал путь к свободе, или «вступивший в поток», как говорили древние. Это не означает полное избавление от недомоганий, нет. Изменить осознание тела так, чтобы оно забыло про болезни, под силу разве что бодхисаттве…

«Утешил, называется», – мрачно подумал я.

– Зато ты можешь воспринимать болячки иначе, как шанс изжить негативную карму. Переживания по их поводу отставить в сторону, а преисполниться радости и благодарности, что ты лежишь тут и ходишь под себя, а не мучаешься в аду, в кипящей соленой воде, или там, где тебя каждый день распиливают тупой пилой или льют в глотку расплавленную бронзу, или кидают на съедение собакам с железными зубами, или заставляют жрать нечистоты и раскаленные уголья!

Я содрогнулся.

– А вообще хватит валяться, – тут брат Пон встал и протянул мне руку. – Поднимайся.

К моему собственному изумлению, я сумел встать, пусть даже не без посторонней помощи. Постоял, тяжело дыша, затем сделал первый шаг, второй, оперся о стену, ощутив, какая она шероховатая и влажная.

Ну а затем после краткого отдыха дело пошло веселее.

К полудню я даже смог съесть немного риса, а к вечеру обошел вокруг нашей хижины. Посмотреть, как я ковыляю, сбежались дети, оторвались от дел несколько женщин все в тех же цветастых платках, под которые волосы убирались так тщательно, чтобы не было видно и пряди.

– Завтра нас ждет церемония освящения амулета из клыков йесина, – сказал брат Пон, когда мы вернулись в комнату. – А потом мы уходим. Настало время идти дальше. Только вперед.

Честно говоря, я не был уверен, что смогу осилить дорогу, но спорить не стал.

Утром же, с первыми лучами солнца, жители деревни собрались вокруг каменного столба. Вождь, помимо пробкового шлема, украсил себя парой черепов, обезьяньих, судя по размерам, мужчины увешали себя оружием, точно собрались на войну.

Сам ритуал оказался не очень интересным – много заунывных песнопений, немного танцев, подношение обитающим в столбе духам еды, макового отвара и цветочных гирлянд. После этого два клыка с мизинец, похожих на слоновьи, заняли почетное место около вершины каменного сооружения.

Вождь, повесивший их туда, отступил на шаг, некоторое время полюбовался и одобрительно хлопнул в ладоши.

– Самое время попрощаться, пока они не начали пить, – шепнул мне брат Пон и выступил вперед.

Его слова оказались встречены гробовым молчанием, и я уже решил, что нас не отпустят. Но вождь после паузы кивнул и принялся, судя по жестам и интонациям, что-то предлагать.

Но монах лишь улыбался, кланялся и мотал головой.

Но сумки нам все же набили едой, проводили до окраины деревни, и даже немного дальше, до бегущей через лес тропы.

– Он хотел дать нам ружье, чтобы мы могли охотиться и защитить себя в джунглях, – сказал брат Пон, когда мы остались вдвоем. – Плюс заплечные мешки, одеяла, палатку. Еще бы слона предложил.

Надо же, предводитель воинственных уа, встретивших нас так недружелюбно, оказался на удивление щедр.

Но все равно я был рад, что мы покидаем их деревню: склонность местных к пьянству и дракам, сырые и темные жилища, висящие всюду черепа, болота и плантации мака в окрестностях.

Нет, это не то место, где я хотел бы задержаться.

– Они выращивают сырье для наркотиков? – спросил я, когда брат Пон снял с меня обет молчания.

– Да. Но ты же слышал про Золотой треугольник? Это как раз один из его углов… Именно поэтому чужаков, даже в одежде монахов, тут встречают не особенно приветливо. Видят в каждом шпиона, агента правительства, что явился вынюхивать и в конечном итоге уничтожить их «бизнес».

Ответ меня не очень порадовал, но я промолчал.

Вообще в последние дни стал осознавать, что понемногу привыкаю обходиться без слов: если поначалу я испытывал дискомфорт, лишаясь возможности говорить, то сейчас просто не замечал какого-либо ограничения, находил в безмолвии источник покоя и возможность заняться чем-нибудь полезным вроде смрити или «установления в памяти».

Очередной вопрос родился только после того, как мы отшагали примерно с километр: шел я с трудом, и плотно набитая сумка казалась очень тяжелой.

– Как же так, – начал я. – Если нет никакой души, если семена энергии, проросшие в виде лихорадки, посеял некто другой, живший сто или тысячу лет назад… Почему должен страдать я?