Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - [213]
Обнаружение эффекта когорты, действующего по всему англоязычному миру, помогает покончить со знаменитым контрпримером к тезису секуляризации в виде богатых, но весьма религиозных Соединенных Штатов. Еще в 1840 году Алексис де Токвиль заметил, что американцы набожнее своих европейских кузенов, и эта разница прослеживается и сегодня: в 2012 году 60 % американцев называли себя верующими – сравните с 46 % канадцев, 37 % французов и 29 % шведов[1293]. В других западных демократиях атеистов в 2–6 раз больше, чем в США[1294].
Но, хотя американцы изначально набожнее прочих, они тоже не избежали секуляризации, усиливающейся от поколения к поколению. Недавний доклад суммирует эту тенденцию в своем названии: «Исход: почему американцы покидают церковь и почему они вряд ли туда вернутся»[1295]. Этот исход заметнее всего как рост числа не принадлежащих ни к одной конфессии, с 5 % в 1972 году до 25 % сегодня, что делает эту категорию крупнейшей религиозной группой в США, превосходящей по численности католиков (21 %), белых евангельских христиан (16 %) и белых протестантов (13,5 %). Разница по когортам огромна: к ответившим «ничто из вышеперечисленного» относятся только 13 % молчаливого поколения и старших беби-бумеров, а среди миллениалов таких уже 39 %[1296]. Более того, молодые поколения, даже став старше и в полной мере осознав собственную смертность, с большей вероятностью остаются нерелигиозными[1297]. Похожая тенденция наблюдается и в случае убежденных атеистов. Доля американцев, считающих себя атеистами и агностиками или сообщающих, что религия для них неважна (вероятно, в 1950-х таких было не больше 1–2 %), в 2007 году выросла до 10,3 %, а в 2014 году достигла 15,8 %. По когортам они распределяются следующим образом: 7 % молчаливого поколения, 11 % беби-бумеров и 25 % миллениалов[1298]. Хитрые социологические приемы, помогающие оценить нежелание людей признаваться в атеизме, позволяют предположить, что реальные цифры даже выше[1299].
Почему же тогда колумнисты и телеобозреватели считают, что религия в США на подъеме? Причиной тому еще одно открытие, касающееся американского исхода: атеисты не голосуют. В 2012 году американцы, не относящие себя ни к одной из конфессий, составляли 20 % населения, но только 12 % избирателей. Организованные религии по определению хорошо организованы – и пользуются этим, чтобы добиться явки избирателей на участки и заставить их голосовать так, как им нужно. В 2012 году белые евангельские протестанты составляли те же 20 % взрослого населения, но уже 26 % избирателей, что в два раза с лишним больше, чем избирателей-атеистов[1300]. Граждане, не относящие себя ни к одной из конфессий, в три раза чаще высказывали симпатии Клинтон, чем Трампу, но 8 ноября 2016 года они остались дома, а евангельские христиане выстроились в очереди к избирательным урнам. Та же закономерность стоит и за успехом популистских движений в Европе. Комментаторы склонны путать электоральное влияние с возвратом к религиозности, и эта иллюзия дает второе после рождаемости объяснение тому, что секуляризация протекает так незаметно.
Почему же мир теряет веру? Причин тут несколько[1301]. Коммунистические страны XX века запрещали или не поощряли религию, а теперь, когда они пошли по пути либерализации, их граждане не рвутся обратно в лоно церкви. В определенной мере это охлаждение является частью снижения доверия вообще ко всем социальным институтам после пика, пришедшегося на 1960-е годы[1302]. Всемирное движение к эмансипационным ценностям (глава 15), таким как права женщин, репродуктивная свобода и терпимость к гомосексуальности, придало разочарованию в религии дополнительный импульс[1303]. К тому же, когда люди ощущают себя в безопасности благодаря изобилию, медицинской помощи и социальному обеспечению, они больше не умоляют Бога спасти их от гибели: при прочих равных страны с надежными механизмами социальной защиты менее религиозны[1304]. Но самая очевидная причина – сам разум: интеллектуальное любопытство и научная грамотность избавляют от веры в чудеса. В качестве причины, побудившей их оставить религию, американцы чаще всего указывают «отсутствие веры в учение церкви»[1305]. Мы уже знаем, что жители лучше образованных стран менее набожны; кроме того, росту атеизма повсеместно содействует эффект Флинна: становясь умнее, страны отворачиваются от Бога[1306].
Какими бы ни были причины секуляризации, ее история и география опровергают опасения, что без религии общества обречены на аномию, нигилизм и «полное затмение всех ценностей»[1307]. Секуляризация шагает рука об руку с историческим прогрессом, описанным во второй части этой книги. Такие нерелигиозные общества, как Канада, Дания и Новая Зеландия, занимают верхние строчки в рейтингах самых лучших для жизни мест за всю историю нашего вида (с высоким уровнем всех доступных измерению прелестей жизни), а многие из самых религиозных обществ представляют собой настоящий ад на земле[1308]. Американская исключительность поучительна: США религиознее других западных стран и при этом отстают от них в уровне счастья и благополучия, превосходя по показателям убийств, тюремных заключений, абортов, венерических заболеваний, детской смертности, ожирения, отсталости образовательной системы и преждевременной смертности
Предлагаемая вниманию читателя книга известного американского психолога и лингвиста Стивена Пинкера содержит увлекательный и многогранный рассказ о том феномене, которым является человеческий язык, рассматривая его с самых разных точек зрения: собственно лингвистической, биологической, исторической и т.д. «Существуют ли грамматические гены?», «Способны ли шимпанзе выучить язык жестов?», «Контролирует ли наш язык наши мысли?» — вот лишь некоторые из бесчисленных вопросов о языке, поднятые в данном исследовании.Книга объясняет тайны удивительных явлений, связанных с языком, таких как «мозговитые» младенцы, грамматические гены, жестовый язык у специально обученных шимпанзе, «идиоты»-гении, разговаривающие неандертальцы, поиски праматери всех языков.
Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества. Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида. В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом.
Стивен Пинкер, выдающийся канадско-американский ученый, специализирующийся в экспериментальной психологии и когнитивных науках, рассматривает человеческое мышление с точки зрения эволюционной психологии и вычислительной теории сознания. Что делает нас рациональным? А иррациональным? Что нас злит, радует, отвращает, притягивает, вдохновляет? Мозг как компьютер или компьютер как мозг? Мораль, религия, разум - как человек в этом разбирается? Автор предлагает ответы на эти и многие другие вопросы работы нашего мышления, иллюстрируя их научными экспериментами, философскими задачами и примерами из повседневной жизни. Книга написана в легкой и доступной форме и предназначена для психологов, антропологов, специалистов в области искусственного интеллекта, а также всех, интересующихся данными науками.
На протяжении нескольких столетий многие интеллектуалы пытались установить принципы справедливости, основываясь на убеждении, что человек рождается «чистым листом», на котором родители и общество записывают его биографию. Многие авторы отчаянно пытаются дискредитировать предположение о врожденном характере человеческих свойств, ведь если люди рождаются разными, то оправданы дискриминация и расизм, если человек — продукт биологии, тогда свобода воли является всего лишь мифом, а жизнь не имеет высшего смысла и цели.
В данной работе рассматривается проблема роли ислама в зонах конфликтов (так называемых «горячих точках») тех регионов СНГ, где компактно проживают мусульмане. Подобную тему нельзя не считать актуальной, так как на территории СНГ большинство региональных войн произошло, именно, в мусульманских районах. Делается попытка осмысления ситуации в зонах конфликтов на территории СНГ (в том числе и потенциальных), где ислам являлся важной составляющей идеологии одной из противоборствующих сторон.
Меньше чем через десять лет наша планета изменится до не узнаваемости. Пенсионеры, накопившие солидный капитал, и средний класс из Индии и Китая будут определять развитие мирового потребительского рынка, в Африке произойдет промышленная революция, в списках богатейших людей женщины обойдут мужчин, на заводах роботов будет больше, чем рабочих, а главными проблемами человечества станут изменение климата и доступ к чистой воде. Профессор Школы бизнеса Уортона Мауро Гильен, признанный эксперт в области тенденций мирового рынка, считает, что единственный способ понять глобальные преобразования – это мыслить нестандартно.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.