Простые истины - [18]

Но он не поддался на провокацию. Лишь подошел к мату и спокойно взглянул на Мэг; его лицо оставалось бесстрастным, без тени улыбки.

— Цель наших занятий не в том, чтобы научиться бить побольнее, а в том, чтобы избежать подобных ударов. Твое лучшее оружие — спокойный ум, голос, громкий голос, чтобы звать на помощь, и ноги, чтобы как можно быстрее убежать от опасности. Я собираюсь научить тебя тому же, чему хотела, но не смогла научить Томми царапаться, кусаться, выкалывать глаза и пинать, — словом, всему, чтобы только суметь вырваться.

Он не сделает ей больно. Лукас ни за что не причинит ей боль. По крайней мере, боль физическую. Но он делал ей больно иначе. Она не понимала почему и старалась отыскать причину. Но Лукас сам не сознавал, что делает и от этого становилось еще больнее.

— Вот как? — Она насмешливо поманила его рукой. — Ну-ну, давай, Чак Норрис! Давай, покажи свой коронный приемчик!

Лукас слегка поклонился; впервые на его лице мелькнула улыбка. Он стоял перед ней собранный, непроницаемый, обладающий неизвестным ей тайным знанием. Это все, что она успела разглядеть. Потому что в следующий миг Лукас с быстротой и изяществом, о которых она даже не подозревала, метнулся к ней. И вот она в его тисках, не имеющих ничего общего с нежными объятиями, зато живо напомнивших ей кое-кого. Блейка, когда она оттаскивала того от сына — после того случая они сбежали.

Слишком. Это уже слишком. Мэг едва слышно вскрикнула и забилась в стальной хватке Лукаса. Она повела свою атаку с помощью ногтей, колен и локтей. Но Лукас ни чуточки не поддался, она лишь ощутила кожу его щеки у себя под ногтями. Глубоко внутри Мэг жило осознание того, что Лукас всего лишь удерживает ее и не собирается бить. Шестым чувством она понимала, что стоит ей только остановиться и попросить его отпустить ее, как хватка ослабнет. Мэг чувствовала, что в ее страхе и ненависти повинен не Лукас, а кое-кто другой. Но то лишь неосознанное ощущение. Не оно заставляло ее бороться и вырываться, энергично двигая руками и ногами.

Она ударила Лукаса и потеряла равновесие. Оба упали на колени, но не прекращали борьбы. И вдруг Мэг заплакала. Она, которая никогда не проронила ни единой слезинки, ни разу не поддалась минутной слабости, ни единым жестом не выдала своей подавленности, она теперь заходилась в рыданиях. Лукас все еще сжимал ее, но не так сильно. Теперь его руки гладили ее по спине, утешая, укрывая.

Мэг хотелось в оправдание сказать, что никогда прежде с ней такого не случалось. Но, посмотрев ему в глаза, поняла, что слова здесь ни к чему. Он знает. Он и так все знает. Лукас, знакомый с ней всего лишь несколько дней, знает о ней больше, чем приемные родители, вырастившие ее, чем мужчина, обещавший любить ее и заботиться о ней, но обманувший.

Лукас, этот воин, израненный в сражениях, с глазами, проникавшими в самую ее душу, знал ее, как никто другой. И поняв это, Мэг почувствовала, как ушли стыд и смущение, не дававшие ей покоя. Не было больше надобности скрывать сомнения, неуверенность, несбывшиеся надежды — все то, что она так часто испытывала.

С того самого момента, как схватил ее, Лукас понял, что зря затеял этот урок.

— Ох, Мэг, — прошептал он, обнимая ее, как хотел обнять с первого дня их встречи. Но не предполагал, что это выйдет так. Совсем не предполагал. — Мэг, снова шепнул он, на этот раз увереннее, крепче сжимая ее в объятиях.

До чего же хрупкой она кажется под накрахмаленной грубой робой, до чего же нежной! Ее мягкая грудь, ничем не стянутая, прижата к его груди. Потерянная. Ее всхлипы перешли в рыдания.

Мэг прижалась к нему, свернувшись калачиком. Она просунула руки под кимоно Лукаса, словно хотела обнять его. Разве не знала она, что он ни за что не оставит ее наедине с печалью? Может, и не знала. Мысль эта отрезвила его. Он прогнал мечты о том, как хорошо ей в его объятиях, как подходят они друг другу, как ждал он этого, хотя и представлял все иначе, и как бы ему хотелось обнимать ее вечно. Лукас ничуть не сомневался в том, что с трех лет Мэг не с кем было поделиться своими бедами; что до рождения Дэнни ей не с кем было разделить радость. А еще он был уверен в том, что до него она никому не позволяла увидеть свою слабость.

Он разжал руки, освобождая ее. Но все гладил, утешая, прижимаясь щекой к ее мягким, пушистым волосам.

Мэг даже не шелохнулась.

Позже, когда всхлипы утихли, она беспокойно заворочалась и отпустила его. Мэг подняла голову и смахнула слезы, устыдившись их. Разве не понимает она, что ему все известно? Разве не знает она, что он никогда не обманет ее доверия, которое она оказала ему, открывшись перед ним?

Конечно, не знает. А он не мог придумать способа дать знать ей об этом и в то же время не причинить еще больше неловкости и неудобств этой гордой, прекрасной, нежной женщине. Как не мог он сделать того, чего требовали его душа и тело. Не мог осушить поцелуями ее мокрые от слез щеки и прогнать неуверенность и сомнения, затуманившие ее взгляд.

Для нее он может быть только шерифом, другом ее брата, человеком, которому вверена ее безопасность.