Пространство для человечества - [91]

Карта была сделана на основе аэрофотосъемки опытных летчиков, но все равно она требовала уточнений. Экспедиция уходила исследовать мир. Покачиваясь, словно каравеллы на волнах, «лендроверы» уходили в лаун. Над колонной машин прошел, шелестя двигателями, вертолет, где-то в высоте мелькнули стремительные тени самолетов.

Лаун был спокоен. На верхушках гигантских деревьев танцевал ветер, он пригибал тяжелые кроны соцветий к земле, поднимал зеленые волны, и от этого лаун казался медленно просыпающимся хищником, который, открыв глаза, лениво потягивается, и по зеленой шкуре его бежала нервная дрожь в предвкушении грядущей охоты.

Где-то впереди у Клыкастых гор зеркальной рябью слепило глаза Большое озеро. Там. уже начались погружения в прохладные темные глубины, полные жизни и невероятных природных загадок, которые еще только предстояло раскрыть людям.

Лаун потягивался, лаун дразнил, еще не зная, что обречен отныне служить людям. Еще бежали по тайным тропам хищные муравьи, подстерегали свои жертвы на солнечных прозрачных полянах богомолы, грациозно носились в воздухе стремительные либеллилины, на широких листьях растений паслись стада травяных тлей, дающих сладкое зеленоватое молоко. Страна дремучих трав нежилась под солнцем, еще не подозревая о присутствии человека, не сознавая, что человек пришел в нее навсегда и эра бездумного существования закончилась.

Начинался новый виток человеческой истории. Как ни крути, история у человечества одна, но есть очень много способов ее прочтения.

— Большой мир люди пока профукали, — сказал Бояславцев; — Уж очень много придется потратить времени на то, чтобы привести его в порядок. Я уже не увижу. А как хотелось бы пожить и увидеть красивый мир, в котором живут красивые и добрые люди. Но скоро эра бездумного потребления закончится и там. Когда подойдут к концу запасы угля и нефти, когда придется беречь все уменьшающиеся леса, исчезающий животный мир, тогда им придется посмотреть вниз. Другого выхода у них просто не будет. Вот тогда микрики и выйдут из тени.

— А где гарантии, что это не повторится и у нас? — не сдержался Сурков. — Только в иных масштабах. А мы просто подарим им новый девственный мир, который они смогут загаживать дальше!

— Гарантия единственная — масштабы, — с сомнением сказал Бояславцев. — Если ты четко осознаешь, что над тобой есть мир несоизмеримо более огромный, если ты понимаешь, что все твои необозримые владения — всего лишь маленький пятачок перед гигантским зданием, что все, что твое поколение создало за жизнь, может быть уничтожено одним-единственным хулиганом из Верхнего мира, в этих условиях трудно стать собственником. А это, в свою очередь, рождает иное отношение к труду и самому обществу. Это воспитание, Саша. Нас воспитывает своими условиями жизнь, она заставляет нас держаться друг друга, думать друг о друге, заботиться не только о себе, но обо всех людях, которые нас окружают. Здесь нет места для хапуг и мещан, они тут просто не выживут. И я думаю, что, когда мы найдем способ обезопасить себя, положение не изменится, все эти принципы христианской или коммунистической морали будут всасываться с молоком матери, они будут естественны для любого микрика. А значит — для всех. Другого пути просто нет.

— Но прогресс, прогресс! Ведь нельзя же отрицать, что самым эффективным стимулом развития является конкуренция, а конкуренция, в свою очередь, построена именно на стремлении достичь большего, чем это сделали другие? — Сурков махнул рукой. — И все повторится. Это сейчас лаун тропят романтики. А что произойдет, когда начнет заселяться простой обычный человек, которому плевать на открытия, его больше прельщает безделье, а он потребует, чтобы мы ему это безделье обеспечили. Он начнет требовать хлеба и зрелищ. И начнет он нам пенять за отсутствие увеселительных центров и распивочных, требовать открытия Публичных домов, загаживать квартиры, в которых живет, и скандалить! И нам потребуется полиция, чтобы справиться с требовательным хамом. А потом начнутся войны за лучшие лауны. У меня щеки холодеют, когда я думаю, как это будет выглядеть, какие средства и способы для этого будут применяться.

— Ты ошибаешься в оценке, Саша, — мягко сказал Бояславцев, глядя вслед скрывшейся в зеленых джунглях колонне. — То, что происходит здесь, не революция, это значительно больше. Это новый эволюционный виток, и никто еще не знает, что он даст человечеству, кроме нового необозримого пространства. Ты знаешь, ученые долго удивлялись, почему проходят тысячи лет, а человек не меняется. Где влияние эволюции? — спрашивали они. Теперь вопросов не будет. Пусть искусственно, но мы совершили первый шаг по этому бесконечному и сложному пути.

А что еще впереди! Что нам сулит генная инженерия! Да только она в совокупности с даунам и и жизнью в микромире способна изменить земную вселенную. Человечество начинает делиться на два широких и абсолютно непохожих рукава. И мы можем только гадать, к чему приведут эти изменения.

А вопросы… Вопросы будут всегда, как и опасения, что будущее будет не таким розовым, как оно рисовалось. Я только поражаюсь недальновидности вождей, они думали, что люди — всего лишь пешки, они гнали пешки вперед, совсем не прикидывая последствий. Но пешка, которая проходит через все поле, сама становится ферзем и начинает диктовать правила. Теперь многое зависит от нас самих, и мы воспользуемся этой возможностью, ты уж поверь, иначе для чего нас так упорно гнали через эти поля? Ну что, пошли?