Пространства и смыслы - [49]
Примечательно, что авторы хроник, например, ад-Дуайф, избегая, по понятным причинам, открытой критики действий султана правящей династии, в своём изложении событий переложили всю вину за подобное нарушение закона на катиба Мухаммада бен Касима ’Алиллиша, который с самого начала возглавлял все кампании по набору рекрутов из числа рабов и харатин в отряды абид ал-Бухари. Ему приписывают как саму идею создания подобного войска, так и, в частности, подстрекательство Исмаила в отношении алима Гессуса[531]. Разумеется, подобные действия со стороны ’Алиллиша могли иметь место, однако в источниках явно прослеживается попытка объяснить все «несправедливости» Исмаила негативным влиянием катиба на султана[532]. Данный ход позволяет предполагать, что авторы хроник сознательно использовали его фигуру для того, чтобы оправдать действия султана, дабы не запятнать авторитет династии и одновременно рассказать читателям о событиях.
Так или иначе, после отказа подписать реестры семью Гессуса арестовали, конфисковали его имущество, а самого алима посадили на площади в кандалах просить милостыню, после чего отправили в тюрьму Мекнеса[533]. Кульминацией данного конфликта стало убийство Гессуса: он был задушен в тюрьме в 1709 году, а реестры абид подписаны[534].
Убийство Гессуса стало знаковым моментом в противостоянии султана с алимами. Несмотря на долгое сопротивление правоведов, Мулай Исмаил заставил их признать своё решение законным, что открывало новые перспективы не только для нарушения закона, но и для ослабления возможностей улама’ влиять на принятие государственных решений.
Тем не менее говорить о полной потере позиций алимов в обществе было бы неверно. Даже после убийства Гессуса дискуссия о статусе армии абид оставалась открытой, о чём свидетельствует фетва кади Бурдуллы, изданная в 1721 году. В ней Бурдулла указывал, что для того, чтобы признать человека рабом, требуются весомые доказательства, и что законной покупка раба считается только в том случае, если продавцом выступал не посредник, а сам хозяин (что ставит под сомнение законность приобретения части абид)[535]. Кроме того, Бурдулла призывает Мулай Исмаила опасаться народного гнева[536].
Помимо активной формы протеста против султанской политики, среди алимов существовала и форма пассивного несогласия. Примечательным в этой связи является пример факиха Ахмада бен Али ал-Джурнуди, которого султан назначил имамом в масджид аш-шурафа’ («мечеть шерифов», مسجد الشرفاء — Прим. сост.), однако он прикинулся сумасшедшим, после чего его вынуждены были снять с этой должности. Показательно, что хронист ал-Кадири приводит пример данного факиха как образец добродетельного поведения и считает это заслугой на пути веры, поскольку факих отошёл от дел, чтобы не санкционировать нарушение прав мусульманских подданных. Кроме того, согласно ал-Кадири, случай ал-Джурнуди далеко не единственный, и немало алимов поступало подобным образом[537]. Тем самым, нежелание улама’ занимать высокие посты могло свидетельствовать о некотором недоверии к махзену и стремлении дистанцироваться от его политики.
Динамика взаимной критики и сотрудничества султана и алимов в эпоху Мулай Исмаила демонстрирует разные грани конфликта религиозно-правового и политического пространств марокканской общественной жизни. При этом примеры репрессий в отношении алимов, которые выступали с критикой государственной политики, встречались на разных этапах мусульманской истории. В данной связи представляется уместным вспомнить опыт Египта в момент прихода к власти Мухаммада Али (1805–1849 гг.), который, как и Мулай Исмаил, продвигал принцип сильной личной власти, а также проводил масштабные реформы. При этом он решил ликвидировать возможную оппозицию со стороны улама’ в лице их наиболее авторитетных лидеров[538]. Преобразования Исмаила по своему характеру были менее масштабными, однако его методы объединения страны воспринимались на марокканской почве как нечто революционное и встречали недовольство различных групп населения. Так, аз-Заййани писал, что при Мулай Исмаиле уровень централизации Марокко достиг такой степени, что население страны стало подобно покорным египетским феллахам, служившим [государству] и платившим налоги каждую пятницу[539].
Алимы Феса были недовольны жёсткой налоговой политикой Исмаила, произволом его армии, многочисленными казнями и притеснениями, что накапливало возмущение среди различных слоёв населения. При этом улама’ предвидели, что подобная политика султана готовит почву для восстаний, о чём неоднократно предупреждали султана, в частности, алимы ал-Йуси и Бурдулла. Действительно, после смерти Мулай Исмаила в 1727 году в городах начались бунты против наместников, а племена, которых Исмаилу удавалось удерживать за счёт войск абид ал-Бухари в горах, снова начали наступать на равнины.
Однако наибольшее возмущение алимов вызвали военная реформа и обращение в рабство харатин. Это небесспорное с точки зрения шариата решение столкнуло алимов как представителей религиозно-правовой сферы и алауитский престол как средоточие политической жизни страны. Улама’ выступили в защиту закона и прав харатин, которых они считали свободными мусульманами. Однако за подобной приверженностью нормам исламского права скрываются, как представляется, и другие мотивы. Так, санкционирование реестров абид ал-Бухари подрывало основы авторитета алимов в государстве, поскольку лишало их мнение какого-либо веса в определении политики шерифских султанов. Мулай Исмаил попытался сделать из улама’ инструмент легитимации любых его решений, с чем они не могли согласиться. Согласие на выдачу харатин Феса и подписание диванов абид означало для алимов потерю собственных позиций и ослабление их влияния, что превращало их в проводников воли султана.
