Простор - [79]

Работали на одном агрегате. Алимджан вёл трактор, Ашраф управлял комбайном.

Тося, Саша Михайлов и Тогжан сидели у дороги и смотрели, как вдали покачивался белый луч прожектора: агрегат медленно двигался в темноте, урча в тишине тёплой ночи.

Усталость давала себя знать. Тело ныло, глаза слипались. И все хорошо понимали, каково сейчас двум друзьям, работающим на ночном поле.

Саша покуривал. Тогжан переплетала косички, а Тося в беспокойстве вставала и всматривалась в темноту, когда пропадал луч, — это агрегат делал поворот в конце поля.

— Жарко им, — сказала Тося, — голова, наверное, гудит. Воды нужно холодной.

— Я привёз, — сказал Саша, — целый бидон. Прямо из «Родника Ильхама». Специально для них.

— Вот это хорошо: как будто бы Ильхам их благодарит, — заметила Тогжан.

— Жаль, что нет «Источника Геярчин», — вздохнула Тося, — я тоже привезла бы.

— Ничего, Ильхам за двоих поблагодарит, — усмехнулся Саша.

— Ты вот шутишь, а ведь это правда! — сердито бросила Тося.

— Конечно, правда, что я — не знаю?

— Нет, не знаешь… Где тебе!.. Разве ты знаешь, как они любят друг друга?

— А как они любят? — неожиданно спросила Тогжан.

Тося, пристально посмотрев на Сашу, заговорила страстно, будто не о Геярчин, а о себе:

— Не знаю, как Ильхам её любит, а про неё всё знаю. Знаю, почему он ей нравится, — и, опять взглянув на Сашу, пояснила: — Ведь он парень заметный и собой ничего, рослый, широкоплечий.

— Какой же Ильхам рослый? — удивилась Тогжан. — Он очень крепкий. Вот Саша рослый — это правда.

— Не в этом дело, — жарко заговорила Тося. — Он ведь хороший, настоящий. Очень принципиальный. И.всегда чем-то занят. О других думает… Геярчин любит его. Только сказать боится. Понимаете?

— Почему же она боится? — недоумевающе спросил Саша.

— А вдруг он её не любит?!

— Ну, это всем ясно, что любит, — сказала Тогжан.

— Не в этом дело… Она боится, что он такой особенный, такой замечательный, а она…

— Да разве она плохая? — воскликнул Саша, совершенно сбитый с толку. — Она замечательная!

— Так ведь он-то не знает, что она его любит! А она очень хочет быть достойной его! Чтоб у них настоящая любовь была, а не просто так…

— Тосенька, а ты здорово про любовь говоришь: кого угодно сагитируешь! — пошутил Саша.

— Ты всё про одно и то же: сагитировать! — чуть обиженно ответила Тося. — Ему про любовь, а он про агитработу!

— Настоящая любовь — это агитация за хорошую жизнь, — не сдавался Саша.

— А ты сам-то знаешь, что такое любовь? Только выводы делаешь, теорию разводишь.

— Ты, Тося, стала какая-то другая. Просто не узнаю тебя!

— Какая была, такая и есть! Посмотри внимательней, может, ещё чего скажешь: была, дескать, курносая, а теперь ничего — выправилась!

— А чего ты сердишься? Чем я тебя обидел?

Тогжан, улыбавшаяся в темноте, давно поняла, почему с такой страстностью Тося говорила о любви. Опасаясь, что Саша может ненароком действительно обидеть Тосю, не подозревая о её чувствах, Тогжан примирительно сказала:

— Все мы стали другими. Целина нас изменила. Только мы всё время вместе и потому плохо видим, как изменились. А любовь, Саша, угадать иногда трудно. Её почувствовать надо: А не все это умеют… Смотрите-ка, комбайн пошёл сюда!

Невдалеке выехала с поля и остановилась на дороге машина, гружённая зерном. Саша крикнул шофёру, чтобы он немного подождал.

Вскоре подошёл и агрегат. Повеяло жарким запахом горючего. Ашраф и Алимджан вышли на дорогу, ступая тяжело, враскачку, как моряки после плавания. Ашраф тут же опустился на землю и закурил. Алимджан с радостным удивлением спросил:

— Неужели всё? Больше в совхозе нет неубранного хлеба? Тогда надо поздравить друг друга!

— Алимджан, а мог бы ты сейчас опять сесть за руль? — вдруг спросил Ашраф.

— Ой, что ты говоришь?! Да я бы просто свалился у трактора. А ты?

— Я тоже свалился бы, — ответил Ашраф.

Все рассмеялись.

— Вот что, друзья, — сказал Саша, — перегонять комбайн в совхоз сейчас бессмысленно. Слишком долго. Предлагаю ехать на грузовике, а утром сюда вернуться.

— Ладно, поехали, — сказал Ашраф и лёг на траву. — Сейчас поедем.

Саша и Тося направились к грузовику. Тогжан взяла бидон.

— Освежитесь, ребята. Давайте я вам полью. Алимджан, иди сюда.

Алимджан умылся. Пришла очередь Ашрафа. Подставив голову под холодную, бодрящую струю, он фыркал от удовольствия и, захлёбываясь, кричал:

— Ещё, Тогжан! Ещё! Ох, как хорошо!

Тогжан смеялась и лила воду.

И Алимджан, отошедший в сторону, вдруг услышал этот смех. Он слишком хорошо знал все оттенки её голоса и не мог ошибиться: такого довольного, нежного смеха Алимджан никогда ещё не слышал.

Сердце его опалил огонь обиды и горечи, но решение созрело в тот же миг. Он тихо отступил и, повернувшись, бросился вдогонку за Сашей и То-сей. Им он мрачно сказал:

— Они хотят побыть вдвоём.

Никто этому не удивился, только Тося горестно вздохнула.

А Тогжан, ничего не подозревая, лила воду на руки Ашрафу, на его шею и голову. В тёмных струях, как блёстки, отсвечивали звёзды. Ашраф хохотал от восторга, и они оба не слышали, как вдали заурчал грузовик и тяжело пошёл к совхозу.

Опомнились они, когда кончилась вода. Ашраф стоял мокрый, с перепутанными прядями волос, широко раскрыв глаза. Тогжан замерла с бидоном в руках.