Простор - [59]
— Сейчас уже обед.
— Тогда я пошёл.
— Возьми резец, Ильхам!
— Спасибо, Геярчин. Чёрт возьми, Ашраф, недаром говорят, что простое — самое мудрое, — сказал он весело.
Геярчин проводила Ильхама недоуменным взглядом.
— Что это с ним?
— Не знаю. Какая-нибудь идея пришла в голову. У пего голова — сундук с идеями. А ты его не ценишь.
— Я ценю. Только он очень изменился за последнее время.
— И ты не догадываешься почему? Святая наивность!.. Значок-то со значением…
— Перестань, Ашраф! Я говорю серьёзно.
— Ия серьёзно. Ну что ты терзаешь парня? Накинулась на него, как зверь, слова не дала вымолвить. А он хотел с тобой посоветоваться.
— Насчёт чего?
— Нет, дорогая, теперь ты и из меня ни слова не вытянешь.
— Ну скажи, Ашраф! — взмолилась Геярчин. — Ты такой хороший, добрый, замечательный… Скажи!
— И не проси. Дай-ка мне вон ту отвёртку, и наше вам с кисточкой. Сиди тут казнись, а я спешу:
Геярчин в отместку решила поддеть Ашрафа:
— Бедный, он спешит!.. Так давно не виделся со своей Тогжан!
— А хотя бы и так. Тогжан стоит того, чтоб о ней скучать. Она у меня чуткая, заботливая — настоящий голубь. А ты не голубь, а ястреб. Птица из семейства хищников; И как таких парни любят!
Геярчин шутя замахнулась на Ашрафа, но он увернулся, отскочил к двери, отвесил девушке шутовской учтивый поклон и был таков…
В этот день у Геярчин отбоя не было от посетителей. Не успела закрыться дверь за Ашрафом, как в инструментальную вошёл уста Мейрам. Он приветливо поздоровался с девушкой, окинул любовным взглядом полки с новыми инструментами.
— Как, дочка, по душе тебе подарки из Баку?
— Как это ко времени, Мейрам-ата!
— Целина, как магнит, все взоры, все сердца к себе тянет… Видишь, даже резцы и свёрла притянула.
Геярчин колебалась: сказать или не говорить об Ильхаме?.. Помедлив, решительно произнесла:
— Мейрам-ата, это драгоценный подарок. Но многие этого не понимают…
— Опять у кого-нибудь сломался инструмент?
— Да. Сегодня приходил Ильхам, взял ещё резец. Сколько он их перепортил за последние дни!
— Вот уж от кого не ожидал! — рассердился старик. — Ведь такой умелец…
— Я и сама думала, что это случайность. В Баку нахвалиться им не могли, да и здесь он хорошо начал. А теперь хоть в стенгазете его протаскивай!
— Может, его перехвалили, дочка? Я сам перед всеми его расписывал: парень с головой, золотые руки… А это, оказывается, второй Асад!
И вдруг, неожиданно для себя, Геярчин возмущённо воскликнула:
— Уста, как вы можете так о нём говорить! Асад врун, лодырь, пустой парень. А Ильхам…
— А Ильхам честный, умный, и не в его привычке работать спустя рукава. Это ты хотела сказать?
— Ну… да… — ошеломлённо пролепетала Геярчин.
— Вот то-то!.. Мы с тобой не разобрались, в чём дело, и уж принялись хулить парня. Так нам стало жалко инструмент, что мы в клочки готовы разорвать Ильхама. А не удосужились подумать: как же это, наш лучший слесарь и так неаккуратен с резцами!.. Нет, дочка, тут что-то не то…
После обеда ребята ушли к озеру, отдохнуть у прохладной воды, а Ильхам уединился в палатке и долго что-то писал. Лицо у него было довольное, словно он решил трудную задачу. Рядом стояла кружка с водой; Ильхам отпил глоток, поморщился. Вода была тёплая, невкусная. Обычно, когда что-нибудь напоминало ему о недостатке воды, он мрачнел и злился на себя за то, что не может помочь совхозу, а сейчас был настроен хоть и задиристо, по благодушно. Отставив кружку, он погрозил ей пальцем. Дописав, он вложил своё сочинение в конверт, спрятал письмо в тумбочке.
После обеденного перерыва, когда он уже стоял у своего станка, к нему подошёл уста Мейрам. Он некоторое время наблюдал за работой Ильхама и неожиданно произнёс:
— А славная девушка Геярчин!
Ильхам благодарно взглянул на старика, но промолчал, не понимая, куда тот клонит. А уста Мейрам продолжал:
— Как она хвалила тебя сегодня, сынок!
Ильхам оторвался от работы. В его глазах мелькнуло удивление.
— Геярчин?.. Меня?..
— Тебя, сынок… А разве ты недостоин похвалы?
— Вы шутите, уста. Геярчин только и делает, что читает мне нотации.
— Потому что ты огорчаешь её. Как ты обращаешься с инструментом, Ильхам! Ты пятнаешь свою рабочую честь. Вот Геярчин и сердится. Она добра тебе желает, сынок!
— Вы хитрый, уста! Начали с похвал, а кончили выговором!.. — Ильхам задумался, потом шагнул к своему рабочему столику и выдвинул ящик. — Вот они, эти резцы. Ругайте меня за то, что я их испортил. Но я… Честное слово, я это для дела! Мне не хотелось открываться раньше времени, подумали бы ещё, что я хвастун… Но я кое-что придумал, уста. Видите, каждый резец заточен по-особому…
Уста Мейрам внимательно разглядывал резцы. Обернувшись к Ильхаму, укоризненно покачал головой.
— Нехорошо, сынок!
Ильхам растерялся:
— Вы же меня не дослушали…
— И так всё ясно. Ты решил увеличить скорость резания. Так?.. А станок новый, незнакомый. Резцы такой нагрузки не выдерживают. Станок ты сумел наладить. Вижу, ты не раз его разбирал и собирал снова. А на резцах споткнулся.
— Но ведь это же очень нужное дело! — оправдывался Ильхам. — И мы должны добиться того, чтобы на одном станке выполнять две-три нормы за смену. Понимаете, Мейрам-ата, запасные детали, над которыми сейчас бьются многие, сможет изготовлять один человек!..
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.