Простолюдин - [61]

Распоряжение императора вполне заменяет любой суд. Особенно если Инфос согласен.

И уж тем более если он настаивает.

Рудольф не только предал свою мечту - он предал и меня. Не сразу, не вдруг, но все-таки предал. Да, но... чего же я ждал? Что император рискнет хоть чем-то существенным ради меня?

Наверное, это болезнь такая - на четвертом десятке лет все еще думать о людях лучше, чем они есть.

Если это так, то нет от нее лучшей терапии, чем каторга.

Я видел других каторжан, занятых той же бессмысленной работой, а порой имел возможность переброситься с ними словом. Меня держали отдельно от других, и лишь по грязному оскорблению, брошенному мне через колючую проволоку одним каторжанином, да еще по волчьим взглядам других землекопов я догадался, что это все-таки из-за моего бывшего баронства. По мнению лагерников, на воле я был счастливчиком, что несправедливо. И во имя устранения этой несправедливости я не прожил бы в общем бараке достаточно долго.

Я даже подумал сдуру, что среди каторжан преобладают политические, лишенные должной организации, озлобленные наивные бунтари, - иначе откуда у них лютая ненависть к титулованным? Присмотрелся и понял: нет. С такими-то уголовными рожами!

Имперское правосудие считало, что заключенный должен получить только то, что ему причитается, не больше и не меньше. Только по этой причине я был еще жив.

По окончании ежедневной порции трудотерапии робот конвоировал меня в блок - одноэтажное бетонное здание, окруженное еще одним колючим забором. Камера - одиночка. Топчан с жестким матрасом и тощим одеялом, вешалка на стене, унитаз и рукомойник, больше ничего. Пять шагов вдоль, четыре - поперек. Даже здесь можно было бы ходить туда-сюда, если бы сама мысль о телодвижениях после двенадцати часов землекопных работ не казалась издевательской. Кое-как раздеться, принять лишенную вкуса пищу, подаваемую через специальный лоток, упасть на топчан и уснуть, словно провалиться в омут, а рано утром быть разбуженным, убедить себя не обращать внимания на ломоту во всем теле, быстро умыться, оправиться, одеться, проглотить завтрак - и на работу. Механический голос понукал, а если я все же мешкал, проявляя недомыслие, робот-надзиратель с разрядником был тут как тут.

Никаких надписей на стенах - они, как, впрочем, пол и потолок, были облицованы (если можно употребить это слово) каким-то материалом без швов, настолько твердым, что поцарапать его удалось бы, наверное, лишь алмазом. Никто из моих предшественников, "отдыхавших" в этой камере, не оставил мне ни посланий, ни философских сентенций, ни подсчета прожитых либо оставшихся дней, ни жалоб на жизнь.

В раз и навсегда установленное время включался и гас свет. Чем-то это напоминало императорскую лечебницу, куда я попал после приземления, но там я был все-таки пациентом, а здесь - никем. Может быть, объектом, но ни в коем случае не человеческой единицей.

Никаких дней отдыха, но раз в неделю - сокращенный на час рабочий день по случаю санобработки. О парной, как в психушке, речи не было - только душ с больно молотящими по телу каплями, разогнанными чуть ли не до сверхзвуковой скорости. Не самая приятная, но бодрящая процедура. В то же самое время проходила санобработка моей камеры, замена матраса, подушки и одеяла.

Обмен посланиями? Свидания? Информация извне? О чем вы? Даже будь свидания разрешенными, я совсем не был уверен, что Джоанна примчится ко мне. Да и знает ли она, что со мной случилось? Она никогда не была любительницей просматривать новостные программы. Разве что доброхоты ей донесли, какой-нибудь виконт Абонг-Мбанг...

Я постарался выбросить Джоанну из головы. Не могу сказать, что это было очень трудно: условия содержания и без того эффективно чистили мою оперативную память. Да и какое до меня дело госпоже баронессе? Для нее я пройденный этап. Мучило совсем другое: завтра будет точно такой же день, как сегодня, но он достанется мне тяжелее. Запас сил природного землянина - и тот иссяк бы рано или поздно, а мой иссякнет гораздо скорее. Отдам концы если не от изнеможения, так от электрошока.

И что - мир перевернется? Да ничего с ним не сделается! Начиная с какого-то дня я перестал испытывать жалость к себе. Меня не станет, а мир продолжит существование, и человеческий муравейник на планете Земля с каждым годом будет становиться все более глупым и зависимым. Пусть. Муравьи виноваты сами. И вообще какое мне дело до мира, если ему нет дела до меня?

С такими мыслями только помирать, и я решил сделать попытку. Не знал только, как лучше поступить: напасть с лопатой на робота или разбить себе голову о стену камеры? В обоих случаях никакой гарантии: программа робота по идее должна учитывать всякие экстраординарные случаи, а в камере мал разбег.

Я уже собирался попробовать колотиться головой многократно, как земная птица дятел, но в какой-то из дней - я потерял им счет - меня не вывели на работу. Прозвучал сигнал побудки, лоток с завтраком выдвинулся вовремя, унитаз функционировал нормально, вода в кране не иссякла, но напрасно я с тоской ждал команды идти повышать мою квалификацию землекопа. Ее не последовало. В недоумении я вновь завалился на топчан, ожидая, что сейчас явится надзиратель и пресечет подобное непотребство. Никто, однако, не явился, ни робот, ни живой человек. Спустя час я все еще подозревал какой-то подвох, но был счастлив. Спустя два часа задумался: а что, собственно, там у них случилось? Программный сбой? За несколько недель моего каторжного существования я ни разу не видел человека, если не считать других каторжан, и не был уверен, что тут служит хоть одна живая душа. Даже волосы и ногти стригли мне роботы. Допустим, местными киберами, обходясь без промежуточных звеньев, управляет непосредственно Инфос, но вряд ли ему интересна работа механика. Должен же кто-то смазывать и чинить механизмы! А если так, рассуждал я, то он должен немедля доложить о проблеме. Да и сам Инфос по идее должен приглядывать за порядком.