Простое сердце - [2]

На следующей неделе Теодор добился от нее свиданий.

Встречались они в глубине дворов, где‑нибудь за оградой, под уединенным деревом. Она не была наивна как барышня, — животные кой — чему ее научили, — но здравый смысл и врожденная порядочность уберегли ее. Упорство сопротивления довело страсть Теодора до крайности, и в надежде утолить ее (а может быть, и с честными намерениями) он предложил Фелисите выйти за него замуж. Она не решалась ему верить. Он не скупился на клятвы.

Вскоре он поделился с ней тем, что его тревожило: в прошлом году родители наняли за него рекрута, но теперь его со для на день опять могли забрать в солдаты; мысль о военной службе приводила его в ужас. Эту трусость Фелисите сочла доказательством его привязанности, а сама она еще больше к нему привязалась.

Она убегала из дому по ночам, а Теодор на свиданиях терзал ее своими опасениями и все упрашивал.

В конце концов он объявил, что сам отправится в префектуру разузнать и придет — все расскажет в воскресенье, между одиннадцатью часами и полуночью.

В условленный час она побежала к нему.

Вместо него оказался один из его приятелей.

Он ей сообщил, что больше она не увидит Теодора. Чтобы откупиться от воинской повинности, он женился на очень богатой старухе, г-же Легуссе из Тука.

Отчаянье Фелисите не знало предела. Она упала на землю, кричала, призывала бога и, одна в поле, стонала до самого восхода солнца. Потом вернулась на ферму, объявила о своем намерении уйти и вот в конце месяца, получив расчет, завязала в узелок все свои скромные пожитки и отправилась в Пон-л’Эвек.

Перед гостиницей она заговорила с дамой во вдовьем чепце, которая как раз искала кухарку. Девушка мало что умела по этой части, но, казалось, полна была такого усердия и так нетребовательна, что г-жа Обен в конце концов сказала:

— Хорошо, я вас беру!

Через четверть часа Фелисите водворилась у нее.

Первое время она жила в каком‑то трепете — так влиял на нее весь «склад» этого дома и воспоминание о «барине», витавшее над всем! Поль и Виржини — первому было семь лет, второй едва исполнилось четыре — представлялись ей созданиями из некоего драгоценного вещества; Фелисите, как лошадь, таскала их на спине, и г-жа Обен даже запретила ей целовать их каждую минуту, что страшно ее огорчило. Все же она чувствовала себя счастливой. Мирный уют развеял ее тоску.

Каждый четверг приходили сыграть партию в бостон неизменные партнеры. Фелисите заранее приготовляла карты и грелки. Гости приходили ровно в восемь часов и расходились незадолго до одиннадцати.

По понедельникам с утра старьевщик, лавка которого выходила на проезд, раскладывал прямо на земле свой железный лом. Затем город наполнялся гулом голосов, с которым сливалось ржанье лошадей, блеяние овец, хрюканье свиней, стук двуколок, катившихся по улице. Около полудня, в самый разгар базара, на пороге появлялся высокого роста старик крестьянин с крючковатым носом, в фуражке, сдвинутой на затылок, — это был Роблен, жефосский фермер. Вскоре за ним — Льебар, фермер из Тука, маленький, толстенький, краснолицый, в серой куртке и в штиблетах со шпорами.

Оба предлагали своей помещице кур и сыры. Всякий раз Фелисите разоблачала их хитрости, и они удалялись, преисполненные уважения к ней.

Время от времени г-жу Обен неожиданно навещал ее дядя — маркиз де Греманвиль, который прокутил все свое состояние и жил теперь в Фалезе, на последнем клочке земли, еще остававшемся у него. Он являлся всегда к завтраку в сопровождении отвратительного пуделя, пачкавшего лапами всю мебель. Хотя он и старался держаться как подобает дворянину, вплоть до того, что приподымал шляпу над головой всякий раз, как произносил: «мой покойный отец», привычка оказывалась сильней, он наливал себе рюмку за рюмкой и отпускал двусмысленные шутки. Фелисите учтиво выпроваживала его: «Хватит, господин Греманвиль! До другого раза!» И запирала за ним дверь.

Она охотно отворяла ее г-ну Буре, старому стряпчему. Его белый галстук и плешь, жабо, широкий коричневый сюртук, манера нюхать табак, округляя руку, — все его существо повергало ее в то смущение, какое вызывает в нас вид людей необыкновенных.

Он управлял поместьями «барыни» и потому просиживал с ней целыми часами в кабинете «барина»; он вечно боялся чем‑нибудь уронить свое достоинство; он с безграничным почтением относился к судейскому сословию и не прочь был щегольнуть знанием латыни.

Желая соединить поучительное с занимательным, он подарил детям географию в картинках. Они изображали разные части света, людоедов с перьями на голове, обезьяну, похищавшую девушку, бедуинов в пустыне, охоту с гарпуном на кита и т. п.

Поль объяснял эти гравюры Фелисите. Вот и все, к чему свелось ее образование.

Образованием детей занимался Гюйо, бедняк, служивший в мэрии и славившийся своим красивым почерком; перочинный нож он обычно оттачивал о сапог.

Иногда, если погода была хорошая, отправлялись с утра на Жефосскую ферму.

Двор ее, с домом посредине, расположен был на склоне холма, а вдали серым пятном виднелось море.

Фелисите вынимала из своей корзины холодную говядину, нарезанную кусками, и семейство завтракало в помещении, служившем пристройкой к самой ферме. От дачи, бывшей здесь когда‑то, оно единственное и уцелело. Обои, свисавшие клочьями, шевелились от сквозняка. г-жа Обен опускала голову, подавленная воспоминаниями, дети умолкали. «Да идите играть!» — говорила она; дети убегали.