Просто поход - [3]

Тут Егоркин перевел было дух для нового галса, но «боцманёнок» Переченко прямо-таки растаял в воздухе. Дальше пошли бы комплименты еще хуже! Да еще при полном аншлаге зрителей… ну уж нет!

Александра Павловича, вообще-то, предпочитали не злить. Как-то раз он заметил, что один из хулиганистых старослужащих грубо толкнул одного минера из молодого пополнения. Не долго думая, и ни слова не говоря, он схватил того «орла» за плечи, легко приподнял над палубой и… подвесил за воротник робы на крючок вешалки около столовой. На «робе» была специальная, простеганная петелька — может быть, именно для этого?! «Бандерлог» долго изображал перевернутую черепаху. Пока его насмеявшиеся вдоволь друзья не сняли! Замполит бы такого приема в духе Макаренко явно не одобрил! Но зачем всякой мелочью расстраивать человека? Иногда неведение есть добро! — решил Палыч и… ничего никому не сказал. Но все равно, все и так узнали! Конечно, а кто сомневался?

Это произвело должное впечатление, и с тех пор на молодых минеров и торпедистов местные «годки» лишь ругались. Да и то — издалека и с оглядкой. Должную выволочку тут же получили и командиры отделений — за то, что не защитили своих подчиненных.

На него не обижались и не жаловались — доставалось лишь тем, кто «честно заработал». Да и то — в самых крайних случаях. Чтобы, значит, знали — раз получил «разгон» — то сотворил нечто такое, что уж вообще в никакие ворота не лезет! Воспитательный эффект другой, понимаешь, чем за всякий пустяк — да прямой наводкой из главного калибра! Человек ко всему привыкает — даже к прямой наводке…

Командир боевой части удовлетворенно хмыкнул. Нечего всякой «палубной шелупени» вмешиваться в воспитание его подчиненных — даже корабельным офицерам им самим этого не позволялось, о чем он сразу ясно дал понять. На то есть свои начальники! Скажи мне — сам разберусь, и если что — так мало и без вас не покажется!

Между делом, Палыч разъяснил ошибки, проинструктировал, как надо делать и по-морскому, и по-уму, благословил на трудовые подвиги.

— Все должно быть на совесть! Поломки и аварии — почти всегда, от раздолбайства, раздолбайство же — всегда от лени. Лень — штука многогранная, на гражданке — с рук сходит, бывает! А вот на корабле — кого углом, кого гранью — в случае чего, всем хватит! — напутствовал он минеров, весело потащивших свои железки в корабельную «мастерку»[11].

Крутовский обратился к мичману:

— У вас какие планы на вечер, Александр Павлович? Наверное, по приходу в базу, вам с комбатом придется остаться на корабле. Матчасть осмотреть, все в исходное привести, то да сё… И, главное, — людей помыть и привести в божеский вид, проследить смену белья — знаю я эти службы снабжения! А завтра с вашим отдыхом разберемся!

— А, что, в базу потопаем?

— Да, где-то к «нолям», уже в Противосолнечной будем!

— Эх, Андрей Алексеевич, Андрей Алексеевич! Вы серьезный, и, даже, надо сказать без подхалимажа, бывалый офицер, хороший моряк! Это точно!

— Спасибо! — хмыкнул Крутовский, догадываясь, что это — подслащенная пилюля и сейчас последует какое-то поучение, внешне не задевающее субординацию. Впрочем, особого «снобизма» в общении с подчиненными Андрей за собой не замечал.

— Вот нельзя никогда говорить на флоте, да еще — на корабле — «придем», «будем в двадцать ноль-ноль», сделаем то-то и то-то. Как только это скажешь, тут сразу, откуда ни возьмись, возникнут проблемы и препятствия, а, также, всякие подвиги и приключения, в которых придется принять самое активное участие. А про вмешательство природной стихии — так я вообще — молчу, не буди лиха, пока оно тихо, как люди говорят! — Егоркин хитровато поглядывал на командира боевой части и поучал:

— Надо сказать так — «собираемся идти», «возможно, предполагаем быть», «Бог даст — пойдём», «Бог позволит — сделаем» — поучал ветеран, и, сделав паузу — для усвоения материала, продолжал: — Дело наше морское. Море, всем известно, — дикая стихия, а начальство — так оно у нас еще более дикое! Честно сказать, хрен его знает, где и когда мы будем! А вот — если будем, если вернемся домой, то у нас всегда достанет времени разобраться во всем, том числе — как, кому и даже с кем спать. В смысле — отдыхать — поправился Александр Павлович. Затем, тоном учителя, завершил наставление: — К общему удовольствию всех заинтересованных лиц. Слава Богу, и корабль у нас хороший, и боевая часть — лучшая, чтобы там «механические силы» о себе не думали!

Тут надо пояснить, что недавно БЧ-5 «Бесшабашного» была объявлена лучшей не только на корабле, но и в бригаде. Егоркин был задет за живое, всегда помнил об этом и при всяком удобном случае подчеркивал свое недовольство «несправедливым решением» комбрига, на основе якобы личных симпатий командования к командиру БЧ-5 Балаеву. Бывает!

— Да бросьте вы, Александр Павлович! Суеверие все это! — беспечно махнул рукой Крутовский.

— А суеверием наши недалекие попы объявляют все то, что толком объяснить сами не могут, а признать не хотят! — стоял на своем Егоркин, закусивший удила в своей правоте.

«Понеслось!» — ухмыльнулся Андрей, развернулся и резво потопал в свою каюту — готовиться, искать в ней все, что положено вахтенному офицеру, согласно Корабельному уставу. У «кэпа» настроение сейчас самое боевое, проходить мимо него лучше всего под палубным линолеумом. Иначе — зацепит и «раскритикует», не важно за что — лишь бы человек хороший попался! А если такой возможности избежать встречи с отцом-командиром нет — как у вахтенного офицера, например? Значит, надо точно соответствовать всем уставам и директивам, вплоть до полного безобразия, как любит говорить старпом!