Просто Иван - [66]

   Всё ещё не понимая, что произошло, Непомнящий смотрел на Василя, который как это ни странно, стоял рядом и неистово чесался.

  - Прости Иванович, не утерпел я. - Не прекращая своего занятия, виновато проговорил Танкист. - На муравьиной тропе залёг: ну они меня и начали кусать - окаянные. Поэтому я и пошевелился - мо́чи не было боле терпеть - загрызли сволочи.

   Чтобы избавиться от кусачих насекомых, Василю пришлось раздеваться по пояс и потрясти рубаху с гимнастёркой. Пришлось раздеваться и Ивану - рана на руке кровоточила, горячность боя прошла и каждое движение, отдавало резкой болью. Кусая губу, чтобы не застонать Непомнящий разоблачился: тут танкист и удостоил его своим вниманием.

  - О как. Всё же задел он тебя. - Тихо прошептал Василий, присев и внимательно рассматривая рану. - Погодь маленько, зараз перевяжу.

   Недолго помародёрствовав над телом последнего убитого фашиста, танкист вернулся и как умел, наложил тугую повязку.

  - От так Иванович. А зараз, выпей эту таблетку: наша доктор говорит, что у Австрияк, она особливо для таких случаев заготовлена. - Увидев, как брезгливо поморщился командир, уточнил. - Ты не привередничай: на своих занятиях с нами, Настасья Яковлевна особливо подчёркивала о пользе этих лекарств.

   После такой передряги, так хотелось покоя и отдыха, что Иван потратил немало усилий, дабы заставить себя подняться, и принять участие в осмотре вражеских трупов. Здесь было чем поживиться. Как и посмеяться:

  - Иваныч, ты только глянь, как эти уроды, наши Ф-1 на себя по нацепляли! - От удивления Василь выкрикнул это слишком громко, но тут же опомнился и, понизив голос, продолжил. - Толь они такие дурные, толи им жить надоело?

   И правда. У двоих покойников наши гранаты были развешаны по амуниции - за кольца²⁴. Как только фрицы не подорвали сами себя? Было непонятно. Впрочем, долго этому удивляться было некогда, поэтому, 'Ручная артиллерия‟, была попросту аккуратно снята. Уже другое чувство вызвало содержимое сухарных сумок, и наличие боеприпасов. Всё это богатство, перекочёвывало к новым владельцам.

   Недалёкий взрыв напомнил, что надо поторапливаться, немцы уже рядом, они вышли на позицию, которую Иван хотел занять в самом начале. Однако увидев валун, он поменял своё решение, а перед уходом поставил там растяжку. Именно это место Гитлеровцы так усиленно обстреливали, и именно туда они вышли в поисках следов загадочного снайпера. Как говорится: спасибо Дзюбе за его школу.

   Уходили нагрузившись по максимуму - сколько могли унести. Василий помимо набитых в вещмешок боеприпасов и провизии нёс два пулемёта, свой и немецкий: с запасным стволом. Непомнящий, загруженный под завязку, как дополнительную нагрузку, закинув за спину нёс карабин: его он решил прихватить для недавно прибившегося к отряду Быкова. Нет, самым красочным штрихом были немецкие 'колотушки‟ - которые торчали у обоих партизан из-под поясов и из голенищ сапог.

   Вот так и шли, первое время вроде даже было не очень тяжко, - лишний вес не сильно замедлял движение. Позднее лишний груз стал сказываться - Иван всё чаще и чаще замечал, что как-то незаметно, постепенно он с Ромашовым непростительно сильно замедляли шаг. Приходилось подстёгивать и себя, и боевого товарища. Впрочем, вскоре всё повторялось, и подбадриваться приходилось всё чаще, чаще, чаще. Поэтому, окончательно вымотавшись: чувствуя, как ноги становятся непослушными и тяжёлыми как будто налитыми свинцом, пришлось сойти с тропы и устроить вынужденный привал.

   Здесь, на привале Ромашова неожиданно прорвало на разговор: что для Ивана было полной неожиданность. Улёгшись возле дерева на спину, и оперев о его ствол поднятые ноги, - они сильно отяжелели и гудели, танкист заговорил:

  - Спаси тебя господь Иваныч, кабы ты не остался со мной: я бы точно, сгинул. - Василь говорил уже не так скованно как обычно, но также угрюмо смотря на носки своих грязных, стоптанных сапог. - А ведь мне нельзя помирать: у меня жинка и две доченьки. Как же они без меня - никак нельзя...

   При словах про детей, взгляд вечного угрюмца ненадолго потеплел, в нём проскользнули столь непривычные искорки нежности. Да и изуродованное шрамом от ожога лицо немного просветлело.

  - А чего тогда добровольно в пекло полез?

  - Да ты, всё равно не поймёшь.

  - А ты расскажи, вдруг пойму.

   Расчувствовавшийся Ромашов, нуждавшийся в том, чтобы высказать всё то, что так долго прятал от других, усмехнулся и ответил:

  - Для этого надобно знать, что такое семья. Не просто знать, а душою и сердцем прикипеть к ней. А у тебя этого нет - говорят, память напрочь отшибло. - Осознав, что ляпнул что-то не то, танкист виновато посмотрел на Ивана, и, извиняясь, заговорил. - Не обижайся, но про это все говорят. Всякое болтают, даже говорят, что ты до этого был толи ротным, толи взводным, но в первом же бою попал под бомбу, и ни документы, ни форма не уцелели. А когда ты пришёл в себя, то сказал, что пока не вспомнишь всё - будешь носить форму рядового красноармейца. И многие одобряют это твоё решение.

  - Вот даже как. Это даже очень интересно. - Задумчиво проговорил Иван. - Но всё же, ты не ответил на мой вопрос.