Прости меня - [32]

– А может, продолжим наше путешествие? Отправишься со мной. У нас отлично получается путешествовать в тандеме.

Она поднимает на него глаза и даже отпускает руку, которую сжимала столь крепко, как будто бы боялась, что он исчезнет.

– Ты шутишь? Совсем не обязательно… Ты можешь просто пообещать, что позвонишь. Через три дня я успокоюсь, я обещаю.

– Почему три дня?

– Один день не буду есть и спать, на второй проголодаюсь. А на третий пойду на свидание с красивым уличным музыкантом, чтобы забыть тебя, но неожиданно влюблюсь по уши. И твой звонок уже мне будет совсем не нужен.

Он искренне смеется, скорее от того, что у нее такое милое и сосредоточенное лицо. И она тоже улыбается, как ему кажется впервые за последние дни, по-настоящему и как-то умиротворенно.

– И все же? Я могу опоздать на паром. У тебя есть пять секунд, чтобы подумать. Пять. Четыре. Три.

– Я мигом. Только возьму сумку.

21

– Угадай, где я?

– Ммммм… Давай без игр, сестренка.

– На пароме. С ним. Я повела себя очень глупо, как девчонка, как какая-то школьница на концерте рок-группы…

– Ты всегда так себя ведешь, это для меня не новость.

– Не будь таким вредным. Мы прощались, я побежала за ним… в общем, не хочу даже вспоминать. Сижу в каюте уже час, сказала ему, что мне нужно отдохнуть перед ужином, а самой просто страшно стыдно выходить. Почему-то именно сейчас, когда я уже здесь. В общем, пока мы ехали в такси, и пока он договаривался о каюте для меня, все было более менее в порядке. Я старалась заглушить приступ краснеющих от позора щек глупыми разговорами и тем, что не давала ему вставить ни слова. А вот как только дверь каюты за мной закрылась, мне стало так стыдно, что я не знаю, куда себя деть.

Она даже закатывает глаза и чувствует, как вспыхивают ее щеки, да и уши почему-то от воспоминаний о том, как она догоняла его подле стеклянных дверей. Она даже прикладывает прохладные ладошки с горячим скулам. Какая же, в сущности, дурочка. А сейчас уже три раза ответила на его стук в дверь, что не одета. И присоединится к нему чуть позже. Да чего он там не видел? Не одета она. У нее из вещей-то практически ничего нет, чтобы хоть как-то отвлечь его от своего утреннего позора посредством нового и красивого одеяния. Даже груди толком нет, чтобы стянуть черное платье чуть ниже и светить линией декольте. Выхода нет, придется воспользоваться красной помадой.

– И долго ты собираешься от него прятаться?

– Нет. Просто…

На другом конце провода воцарилось молчание. Она тоже молчит. Рассматривает себя в зеркале, выводит на своих губах красные узоры вкусно пахнущей помадой.

– Отдохни, попробуй получить наслаждение от этого приключения. Ты заслужила. И хватит корить себя за глупое поведение.

– Ты уверен, что я заслужила?

Ответом ей служит его молчание и едва заметный вздох, который он потом отрицает столь рьяно, что она не сомневается, что ей не послышалось. Он переводит разговор на другую тему, чтобы рассказывать ей о погоде, о своих успехах, о том, что их отец научился пользоваться скайпом и теперь звонит ему по пять раз в день, чтобы просто проверить качество связи. Своим успокаивающим голосом он даже заставляет ее улыбнуться и прикрыть глаза, прижимая трубку к уху. Ее брат и ее семья сейчас кажутся такими далекими. Роман кажется таким далеким. Словно, она не видела их целую вечность, хотя просто всего ничего времени прошло с тех пор, как началось ее путешествие. И тепло разливается по крови и по телу, когда он рассказывает, что происходит там, где ее семья. Она ощущает себя живой. А у него заканчиваются истории. Даже его бодрый голос как-то идет на спад, и она не вправе его винить. Впрочем, они могли понимать друг друга и в полном молчании. Она смотрится в зеркало и касается салфеткой алых губ, убирая излишки помады – вроде бы так учат модные журналы? Она слушает размеренное дыхание своего брата и понимает, что он так же параллельно занимается своими делами, наслаждаясь этим эффектом присутствия.

– Что тебя беспокоит?

Его вопрос вырывает ее из этой искусственно созданной идиллии. Она задерживает дыхание на пару секунд, чтобы выпалить:

– Все слишком затянулось.

22

Константин встречает ее за ужином, спрашивает вежливо, нет ли у нее морской болезни, раз она так долго не выходила из своей каюты, и в глазах его гуляют такие озорные огоньки, что ей хочется его придушить. Конечно, он ощущает себя на коне, она даже не может его в этом винить, правда, это никак не сказывается на ее раздражении по отношению к его самодовольной усмешке. Конечно, может, ей просто кажется, и всюду мерещится его насмешка. Как бы там ни было, ей все же пришлось выйти из каюты и отправиться прямиком на ужин, где он ее ожидал. Он уже нетерпеливо постукивал по столу пальцами и что-то сосредоточенно искал в своем телефоне. И когда она села напротив него, первое, что он высказал: – Я уже думал, ты никогда не придешь, и я так и останусь голодным, – с таким недовольством, что ей стало неловко.

Правда, потом начались эти ехидные расспросы про морскую болезнь и вроде бы все стало на свои месте.

– Ты такой злой, потому что голодный? – с очаровательной змеиной улыбкой огрызается она, он отвечает ей тем же. Они трапезничают в молчании, он невольно задумывается о том, что зря вообще позвал ее с собой. Она странная девочка, то ласковая, то молчаливая и колючая. Надо было просто взять бумажку с ее телефоном, и если уж что, всегда можно было бы набрать ее номер. К чему ему были эти ненужные эмоции, благодаря которым сейчас он сидит напротив смущенной женщины, которая ковыряет в тарелке пасту и жалуется самой себе, что соус безвкусный. Иногда она просто дико его раздражает.