Прости меня…Фантастическая поэма - [5]

— Какой?

— Вспомни главные сюжеты современного телевидения.

Он улыбнулся.

— Футбол!

— Ну и что?

— Мир сходит с ума! Ты не находишь? Но мои картинки не отражают это, не показывают самые популярные сюжеты.

Он поднял брови, не отвечая. Но я ждал.

— Пожалуй, твои слова не лишены смысла, хотя никаких доказательств пока нет.

— Почему? — возразил я. — Мы наблюдаем сюжеты. Бесконечные моления, шествия, ритуалы, погребальные звоны, молитвы. Я даже во сне вижу. Так их много в этих нелепых программах.

— А если мы ловим одну и ту же станцию?

— Какую? Набожную? Религиозную?

— Могут быть и церковные передачи.

— Но какой церкви, с какими молитвами?

— Не знаю.

— Ага! — воскликнул я. — Нужен все-таки поп! Самый настоящий поп, ученый батюшка… Есть у них такие академики.

Шеф рассмеялся.

— Ну и ну. Послушай, ты знаешь, кто ты?

— Физик из ящика.

— Кто?

— Я физик из ящика, и ты физик из ящика. Мы оба с тобой физики из ящика.

— Ну и жаргончик.

— Одна знакомая подсказала.

— Какая знакомая?

— Совсем, я тебе скажу, непроверенная девушка. Случайная спутница.

— Дорогой мой, ты ученый, — ласково сказал Шеф. Он всегда говорит ласково, если начинает подробно и долго убеждать. Бог с ними, с девушками, но поп… Неужели тебе не покажется диким привести в храм электроники… Научный консультант профессор духовной академии…

— Высокие мотивы, громкие слова. Будет у нас когда-нибудь этакий проверенный батюшка — никто не станет возражать… А мне все равно кто придет и посмотрит: булочник или медик, парикмахер или… Хочу понять — кто на картинке, что на картинке.

— Допустим. Но ради чего? Лишний раз убедиться, понять, какая станция мешает, когда можно легко выключить эти помехи. Ради чего? Получить возможность послать куда-нибудь в Рим, Ватикан: извещаю, синьоры, вас о том, что я видел программу вашей станции, передача доставила нам эстетическое наслаждение… Так, по-твоему? — спросил он. — Ради чего требовать консультации попа? Ради чего тебе открывать Америку, малыш?

— Не моя вина, что непонятное магнитное склонение падает на материк Америки. Не моя вина, что мы не можем взять и просто-напросто позвонить ученым Америки: найдите нам луч отклонения.

— Поэтому, ты хотел бы поехать туда с приборами, на которых стоит гриф «Государственная тайна»? Без них твоя поездка ничего не даст… И хочешь получить разрешение?

— Но ловушку можно спрятать в обыкновенную кинокамеру.

— Допустим. Допустим, тебе разрешат. И пока разрешат, — ласково предположил Шеф. — Но, повторяю, ради чего? Есть авторитетные свидетельства, что к твоим лучам примешиваются программы далеких телевизионных станций.

— Не дави на меня.

— Хорошо, не буду. Но сколько их на земле, ты знаешь? Несть им конца и края. В одних Соединенных Штатах пятьсот восемьдесят шесть! Они работают с пяти-шести утра до трех часов ночи. А некоторые — почти круглые сутки. Воздух нашпигован электронными сигналами. Сквозь них почти невозможно продраться, как в паутине. Ради чего ломать копья? Твоя система решена превосходно, великолепно. Работа кончена. И какая работа!

Шеф при этих словах почему-то укоризненно покачал головой.

Вошла Маринка, подала какие-то бумаги. Шеф мельком взглянул на них и отложил в сторону.

— Хочешь найти что-нибудь новенькое, — сказал он, — докажи сначала, что это не обычные помехи, а… ну я не знаю что.

— Разве непонятное, необъясненное плохая причина для поиска? Ты, например, знаешь, как могут примешиваться программы телестанций к лучам? Не знаешь. Я могу тебе объяснить? Не могу. Вычислительные машины могут? Не могут… В одиночку не осилить эту загадку. Нужна скрупулезная, дотошная проверка всех мелочей, нужна помощь разных ученых, самых разных.

— Ученых, а не попа. Тебе дадут ученых, если будет важная причина. Пошлют куда нужно людей. Но рисковать буйной твоей головушкой ради пустяковой затеи вряд ли мне кто позволит.

— Пустяковая затея?

— Конечно. Предположим, твои загадочные картинки что-то другое. Но что? Где? Кто передает их?

— Не знаю.

— Тогда сиди не рыпайся.

— На добром слове спасибо.

— Ну потерпи, неугомонный. Вот научимся фотографировать эти кадры, наделаем снимков и разошлем академикам, сапожникам и булочникам.

— Ты понимаешь, как это сложно, фотография…

— Думаю, когда-нибудь сумеем.

— А я не хочу ждать. Хоть убей, не хочу. Мои помехи не связаны с главной работой, не имеют грифа секретности, поэтому заниматься ими я буду сам. Поеду сначала к одному церковнику, сам поеду, покажу зарисовки, на словах объясню картинки.

— Значит, не веришь?

— Не верю.

— Молитвы батюшке своему как изображать будешь?

— Руками, ногами.

— Ну ладно, больше мне с тобой спорить некогда… Будь здоров… Что-то я хотел тебе сказать, не помню… Да, мама тебя разыскивала по телефону. Пока…

Мама.

Надо заехать к ней. Может быть, рано утром, если я буду в городе.

Представляю, как она входит с кошелкой в ту самую телефонную будку, с вечно разбитыми стеклами, рядом с двухэтажной поликлиникой Жевлюка. Входит, вешает сумку на левую руку. Поставить она боится, там очень грязно. Крюки давным-давно выдернуты кем-то из моих прежних уличных корешков,

Она входит, закрывает потресканную дубовую неостекленную дверь, как будто шум от этого станет хоть немного легче. По скованной булыжником земле гремят самосвалы, туда, к темной громаде мясокомбината, который все мое детство, я помню, давил на раскиданные вокруг него груды почерневших, деревянных, уютных домишек.