Прошлогодний снег - [47]

А давайте пореальнее, поближе к нашему быстротекущему времени. Давайте взглянем в сторону Китая. Не шевелятся ли у вас волосы на голове, когда вы внутренним взором видите будущие бои с этим восточным нашим «другом»? Не испытываете ли вы священного ужаса при одной мысли, что за безымянную высоту № 6 в бой рвутся войска противников, — оба под красным знаменем, оба с красными звездами на касках, и оба кричат на разных языках одинаковое заклинание смертников, типа, скажем: «Да здравствует товарищ Ленин!»? Видите ли вы себя в рядах наступающих, или, лучше сказать, отступающих? Я не вижу. Я не хочу умирать там, на Амуре, под этим заклинанием. Я не хочу быть ответственным за преступления безумных вождей. Надо уходить!

Да спустимся еще ниже, на грешную нашу землю. Вот я работаю. У меня очень хорошая должность и вполне удовлетворительный оклад. Я хороший специалист. Правда, как говорят в народе, незаменимых у нас нет, но меня пока не заменяют. Но я ошибся, понимаете, ошибся вузом. Меня не приняли в свое время в тот вуз, куда у меня было призвание (ну, конечно, похоже на вашего героя, — а у кого не похоже?), и вот всю жизнь я работаю не на своем месте. И никакой возможности сменить мою жизнь и профессию на другую у меня нет. Ну никакой! И всю жизнь до старости и смерти я буду делать это, не свое, дело. А я больше не хочу! Не могу больше. Я хочу жить иначе. Ведь человек с возрастом меняется, а? И привычки меняются, и мысли, и правила жизни, и мировоззрение. В разные годы человек разный. И я разный. Какой-то японец сказал, что человек на протяжении жизни должен несколько раз менять свои имена, потому что то, что он говорит в двадцать лет, совсем не то, что он думает в сорок, и, уж конечно, не то, что он полагает в шестьдесят. Но ведь мы так не можем! Мы «приписаны» к своей квартире, к своему городу, к своей национальности, к своей работе, к своим мыслям и поступкам с момента рождения. Мы заданы, мы сконструированы, как машинки, задолго до своего рождения. Мы «должны»! У нас есть вечный, неоплатный «долг»! Государство говорит нам всю жизнь всего два слова: «надо» и «нельзя».

«Надо, Вася! Так надо».

«Почему?»

«Потому! Не задавай глупых вопросов!»

«Нет, Вася, нельзя!»

«Почему?»

«Потому! Не задавай глупых вопросов!»

И так всю жизнь! С пеленок. Мой сынишка пришел из детского садика и спел мне стишок:

«И за наше детство

И за детский сад.

Партия, спасибо

Ото всех ребят!»

«Что такое партия, сынок?»

«Партияспасибо!» — сказал мне сынок. Понимаете, в одно слово: «партияспасибо». Жалко мальчонку-то. Ведь ему потом прозревать. А это мучительно, мучительно это!

А что впереди? А впереди ясная, до сумасшествия жизнь. С точно и навсегда составленным расписанием: на работу, с работы, телевизор, иногда кино, летом — в отпуск с женой на юг, в какой-нибудь клоповник за три рубля в сутки, потом опять работа с «остановленным процессом», где нельзя высказать и осуществить ни одной свежей идеи. Потом пенсия и жуткое ничегонеделание на лавочке возле дома или одуряющая игра в домино с такими же, как ты, старыми хмырями, выброшенными за борт даже такой убогой жизни, потом крематорий с торопливым шепотом служащей: «Быстрее, быстрее, товарищи, вы здесь не одни, другие тоже дожидаются»… Мы превратились в Богов, знающих свое будущее. Что может быть скучнее этого! Мне иногда кажется, что скука — вдохновитель и организатор войн и революций, миграций и эмиграций, преступлений и наказаний! Один хороший поэт написал такие стихи:

«А скука такая стояла в стране,

Такое затменье рассудка,

Что если шутка могла развлечь,

 То только кровавая шутка!»

А я так устал от кровавых шуток российской истории! Хочется жить! Хочется что-то делать! Ведь мне только до пенсии — двадцать лет! Как же я буду работать? Ради чего? Надо уходить! Тогда я попробую перехитрить время, я проживу две жизни, а не одну! И я не хочу заранее знать своего будущего! Я хочу сам его делать! Сам, понимаете? Я хочу начать сначала. Я хочу уйти от своего прошлого и боюсь такого, запрограммированного, будущего. И когда я уйду отсюда, мне снова будет двадцать лет! И я начну учиться заново! И учиться жить! И спасти своих детей я хочу! Им-то будет легче! Куда уйти? Это уже второй вопрос. Главный вопрос — откуда уйти! Не жалко ли?.. Не страшно ли?.. Конечно, страшно! Там все чужое, и, главное, там чужой язык. Ведь русские мы, русские, какие бы национальности ни были проставлены в нашем паспорте, мы, рожденные и выросшие в России, — русские! И мы умеем слышать шелест русских хлебов в поле и стоны русских крестьян! И мы умеем читать золото мазков Андрея Рублева и буквы над обгоревшими алтарями русских церквей! И мы видим капли росы на чахлой траве, примятой пронесшимся грузовиком, и слезы матери, чей сын глохнет от ужаса в мордовском лагере № ВС 389/35! И мы чувствуем боль, разрывающую сердце Достоевского и Солженицына, и боль их героев, выхваченных как бы лучом фонарика из толщи нашей жизни. Мы сами их герои. Или антигерои, если угодно…

И, конечно, язык. Как страшно терять язык, Господи, как страшно! И это мягкое московское «што», и чеканное ленинградское «что», и окающий говорок волжан, и сибирское «цоканье», и весь этот мир идиом, сленга, мата, подтекстов, шуток и афоризмов, существующих только по-русски, и все эти языковые вольности, игра эта, когда ты понимаешь язык пародии и стилизации и знаешь его истоки и причины. И мысли твои русские, русские мысли твои, куда их денешь, кому выскажешь?! И все равно, надо уходить! Надо уходить! Не от этого, милого, родного, с чем сжился, что любишь, чем живешь, не от друзей твоих, не от близких, не от любимых, а от отупляющего, уничтожающего, не знающего сострадания и морали беззакония!