Прошлогодний снег - [42]
— Вы не правы, Павлиночка, — сказал я, думая о чем-то своем, — мы не такие. Мы — рубахи-парни, у нас что на уме, то и на языке!..
— Неправда, Толя, — сердилась она, — вот, например, товарищ Шишков. С виду он спартанец, а вчера вечером он делал мне странные намеки, а когда я ему сказала, что он, наверное, шутит, он раскричался, что напишет на меня письмо, будто я плохо веду себя с делегацией.
— Сволочь он, Павлиночка, — сказал я, — сволочь и гадина.
— Что такое сволочь, Толя?
— Сволочь — это идиоматическое выражение… В Болгарии нет такого слова, Павлиночка…
За моей спиной раздался шорох, из-за кустов поднялся наш верный помощник «Фигура» и сказал:
— Пропаганду разводишь, контра? Советских людей порочишь? Ладно…
Вечером был трибунал.
В палатке собралась «тройка». За столом сидели товарищ Шишков, «Фигура» и мой товарищ по палатке Лешка Спасский. Товарищ Шишков сказал:
— Перед нами — человек, забывший, что он — представитель нашей великой страны. Еще раньше он защищал в музее абстракционизм. Сегодня он опозорил своих товарищей. Я вношу предложение выслать его досрочно на Родину и сообщить о случившемся в соответствующие организации. Голосуем.
— Это верно, — сказал «Фигура».
— Что же ты молчишь, Лешка? — спросил я своего товарища. — Скажи что-нибудь.
Лешка не смотрел на меня. Он опустил глаза и поднял руку.
И я испугался. Господи, как я испугался! Я задрожал от страха. Что же со мной будет? Это же будет ужас, если они выгонят меня. Не будет мне места на земле! Я представил себе… Мне стало страшно, у меня исказилось лицо. А они смотрели на меня и торжествовали.
— Простите меня, — прошептал я, — я поступил глупо и плохо. Простите меня…
— Нет! — сказал товарищ Шишков.
Я вышел из палатки и побрел в лес. Лучше повеситься! Чтоб у меня язык отсох! Кто меня просил лезть в их дела? Сиди и помалкивай! Вот теперь тебе сломают жизнь! Что же делать-то? Упасть им в ноги, покаяться? А где мое достоинство? К черту, к черту достоинство!.. Я громко застонал.
Из палаток вышли остальные члены нашей группы. Они стояли у своих палаток и смотрели мне вслед. Я был совсем один. Мне было страшно. Мне было страшно до липкого противного пота. Меня бил озноб от страха. В эту ночь я понял, что такое страх. Я понял, как страшно быть одному. Я понял, что я был не прав, а товарищ Шишков — прав. И я никогда не забуду, как омерзительно чувство вины за правые поступки. И я понял тех, кто подписывал себе смертные приговоры в тридцать седьмом, ставя подпись на ложных доносах. Ими руководил страх.
Утром товарищ Шишков сказал:
— Мы обсудили твое поведение на собрании группы и решили, что ты закончишь вместе с нами поездку, а по приезде в Москву мы напишем отчет о твоих поступках куда следует.
— Спасибо, — сказал я, — спасибо…
…Наш поезд прибыл в Унгены. Это станция на границе Румынии с Советским Союзом. Мы приехали домой. Мне было очень тяжело.
— Здравствуй, Родина! — закричал товарищ Шишков. Он схватил «Фигуру», и они помчались в буфет. Потом они пошли в свое купе, скрывая под пиджаками бутылки. Вскоре оттуда раздалось пение, гогот, крики. Потом все утихло.
«Здравствуй, Родина, — грустно подумал я. — Чем ты встретишь меня?»
В это время к поезду прицепили еще один вагон. Это возвращался из-за границы очень важный работник. Он ехал в отдельном охраняемом вагоне. Те, кто его сопровождал, обошли поезд и, так как наш вагон был последним, они заняли крайнее купе. Я смотрел на них. Меня вдруг осенило. Вы не поверите, что было дальше! Я решил отомстить товарищу Шишкову. Я решил сделать так, чтобы он побывал в моей шкуре. Я хотел, чтобы он понял, что такое страх.
Я посвятил в свой план своего приятеля, кинооператора Вадьку Круглова, и приступил к работе. Я открыл дверь их купе и растормошил спящих с похмелья товарища Шишкова и «Фигуру».
— Что, что? — захрипели они, продирая глаза.
— Что же вы, ребята, — зашептал я. — Не могли уж дотерпеть до Москвы?
— А что такое?
— Да понимаете, неприятности… Вы тут выпили…
— Ну?
— Ну и… Нет, вообще-то нехорошо получилось…
— Что получилось?
— Да… Ну, вы выпили, стали кричать… Лозунги всякие… Анекдоты…
— Брось!
— Что, повторить, что вы говорили? И вдруг товарищ Шишков сказал:
— Не надо.
— А тут прицепили вагон с товарищем N… Охрана… Военные… Они услышали, что вы здесь орали, и спросили у меня: «Кто эти люди?» Ну, не мог же я им не сказать. Я назвал ваши фамилии… Они записали… Вот и все…
Они стали зеленые, как трава. На их лицах появилось страдание. Они непонимающе смотрели друг на друга и пытались улыбнуться.
— Неприятное дело, — сказал я. Вошел Вадька Круглов.
— Да, ребята, попали вы, — серьезно сказал он, — жуткая история. Там полковник сидит, злой как черт. Он вам даст! А Толька что мог сделать? Он сказал…
— Врешь! — отчаянно сказал товарищ Шишков… — Врешь, не может быть. Пойду, узнаю…
Я был на волоске.
— А что он тебе скажет? — как можно спокойнее сказал я. — Он же на службе. Он тебе скажет: «Ничего, ничего, все в порядке», а фамилии у него на бумажке.
Товарищ Шишков уже не был похож на артиста Файта, он был похож на мокрую курицу. «Фигуру» качало. Он совершенно отрезвел и выпученными глазами смотрел на меня и Вадьку. Казалось, он не понимает ни слова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.