Прошлое с нами (Книга первая) - [22]

— Командир орудия несет единоличную ответственность и не должен винить ни начальников, ни подчиненных за то, что происходит в расчетах...

У орудий вместо десяти человек — семь-восемь.

— Вы снова о том же...

Так точно. Нужно решать. Дивизион удовлетворяет свои нужды в ущерб боеспособности орудийного расчета, что незаконно в понимании командира орудия. Людей из конюшни нужно вернуть.

— Товарищ старший на батарее, пора расстаться с курсантскими иллюзиями,— улыбнулся лейтенант Величко.— Если в бою расчет потерял часть своих людей, орудие не перестает вести огонь. Растолкуйте это командирам орудий. И мирная обстановка нередко заставляет нас плыть против течения. То, что ослабляет одно орудие, для двенадцати орудий на сегодняшний день выглядит наоборот.

Я не разделял такого мнения. Уменьшение численности людей в расчете одного орудия соответственно снижало боеспособность их суммарного числа.

— Он не понимает...— сокрушенно произнес лейтенант Величко.— Нельзя же лишать средств передвижения командный состав и взводы управления девяносто второго отдельного артиллерийского дивизиона.

Выходит, лошади взвода управления и наши, командирские, содержатся в ущерб боеспособности орудийных расчетов?

— Вы должны понять, что огневые взводы имеют возможность высвободить часть людей, взводы управления — нет. Но ведь те и другие составляют одно целое. В конце концов работа разведчиков, топографов и связистов направлена на то, чтобы орудийные номера послали в цель назначенное стреляющим количество снарядов в определенное им же время. — Наблюдательный пункт не будет функционировать, если разведчики слабо подготовлены... В орудийном же расчете положение можно выправить,— Величко стал говорить о взаимозаменяемости. В распоряжении старшего на батарее имеются химики, санинструкторы, отделение тяги. Стреляющему известно положение на ОП, он учитывает все. Аргументы командира батареи казались мне малоубедительными. Он обошел стороной вопрос о том, почему командир дивизиона не затребовал недостающее артиллерийской части количество людей и, вопреки инструкциям на случай войны, решился раскомплектовать орудийные расчеты. Уговорить сержанта легче, чем начальника артиллерии корпуса, подумал я и, устыдившись низости своего предположения, не стал настаивать. Люди в конце концов вернутся, тому времени, может быть, прибудут автомобили и все прочее, чего недоставало огневым взводам. Дивизион ведь только сформирован...

* * * — Ну что, будем готовиться ко сну? Занимайте диван, а другом спит Гаранин... койкой пользуюсь я,— лейтенант Величко поднялся, задул часть свечей. Спать? Рано. В комнате, едва освещенной, заняться нечем. Я вышел. Под липами какая-то батарея под аккомпанемент старшины разучивала вполголоса песню. Я прошел а коновязь, занялся осмотром Перикла. Позвякивали цепи, дневальные удлиняли чембуры. До отбоя для лошадей оставалось четверть часа.

Вернувшись к воротам, я стал ждать младших лейтенантов. Похоже, они задерживались. Тем временем наряд на КПП сменился. В размышлениях я шагал от ворот до коновязи, вернулся в канцелярию. Лейтенант Величко спал. Я устроился на диване у окна. Вместо подушки под голову положил планшетку. Ушедший день, кажется, был самым насыщенным в моей жизни. Столько людей прошло перед глазами! Капитан Корзинин, лейтенант Величко, политрук Шапир, Гаранин, Поздняков, замполитрука Кинерман, младшие командиры, орудийные номера. Вспомнился парк, длинные шеренги огневых взводов. Удастся ли закончить подготовку огневых взводов? А если возвращение людей и поставки недостающего имущества затянутся? Что делать? Обращаться с жалобой? Сколько она будет ходить? Время не терпит. Орудийные номера призваны обслуживать гаубицу. Отвлечение хотя бы одного наносит ущерб боеспособности орудия, взвода, батареи и является противозаконным. Должностные лица, если они не принимают мер, обвиняются уставом внутренней службы в соучастии и несут ответственность наравне с теми, кто совершил злоупотребление... Нет,жаловаться — не командирское дело! Переговорю еще раз с командиром батареи...

— ...Пора подниматься, все давно на ногах. Слышите - петух поет только для вас,— посмеивался Гаранин, успевший завершить свой утренний туалет: выбрит, причесан, стрелки наглаженных брюк тянутся к сапогам, начищенным до блеска. Мои часы показывали 6.30.

— Умывальник за углом, но я советую на речку. Двести шагов лучше, чем самый великолепный душ.— Он умолк, озабоченный.— Постойте, а как же с одеждой?.. Не была в глажке? У меня есть спортивные брюки...— он снова умолк.— Вы проспали, с половины седьмого в спортивной одежде появляться на территории нельзя...

Раздался стук в дверь. Вошел Поздняков.

— Не беда,— заявил он, обменявшись приветствиями,— идите пе берег с дневальным. Пока лейтенант будет мыться, дневальный доставит обмундирование... под утюг. Я задержу каптенармуса...

В западной части ограды — будка со следами свежей штукатурки. Перед дверью — караульный, в одном шагу — крутой, почти отвесный, спуск, тропка вниз. А там — полоска наносного песка шириной в три шага и волны.

Река Луга омывала монастырский холм почти по всему периметру. Бежит вода, катится вниз по течению, причудливо завихряется кругами. Луга — намного уже Псла, но вода показалась мне значительно холоднее.