Прошлое не продаётся - [2]

– А мне всегда почему-то казалось, что художники больше домоседы, – снова в разговор включился Гуров. – Вы родом откуда-то с юга Украины или даже из Молдавии?

– Все правильно, – согласился художник. – Я родился в Молдавии. Когда-то это был процветающий край садов и виноградников. А сейчас… Но вот что интересно: меня почему-то всегда манил Север – морозы, снега, тайга без конца и края. Вот сейчас живу в Заволжье. Так там даже снег другой. На Севере он более жесткий, более холодный, всегда чуточку синеватый или даже фиолетовый. А у нас он белый, пушистый, легкий – как перышко…

– А вы специализируетесь на какой-то одной тематике или рисуете все подряд? – достав из кармана сигареты и со вздохом снова их спрятав, поинтересовался Стас.

– Нет, я пишу – у нас говорят «писать» – работы на самые разные темы, – увлеченно заговорил Владимир. – Иногда я их долго ищу, а иногда они находятся сами. Ночевал я однажды в отдаленной сибирской деревушке, и среди ночи вдруг меня как будто кто-то разбудил. Просыпаюсь и слышу… Вернее, тишина стояла абсолютная – даже лая собак не было слышно. Но в воздухе как будто разлита не уловимая ухом тончайшая хрустальная мелодия. Вышел я во двор и просто онемел: небо охвачено сиянием, красота – невероятная. И все это вместе – белый снег, черные избы, небо, где вспыхивают и переливаются самые изумительные цвета и оттенки, – меня настолько потрясло, что я забыл про сон, тут же сел за работу. А бывает, тема приходит во сне. В начале девяностых я был на Северном Кавказе, и мне приснилось там нечто жуткое: скандинавский демон войны – валькирия. Она летела над горами, держа в руке меч и что-то крича. Что она кричала, я не мог понять, но от ее голоса я проснулся в холодном поту.

– Это и немудрено, что вы ее не смогли понять, – рассмеялся Крячко. – Кричала-то она по-скандинавски…

– Наверное, – тоже рассмеялся Солдатов и уже совершенно серьезно продолжил: – А через год полыхнуло в Чечне. Вот хотите верьте… А бывало, сам попадал во всякие переделки. Был на Камчатке, пошел писать сопку Ключевскую. Иду в гору, пробираюсь по склону, поросшему мелким кедрачом. Вдруг прямо перед собой слышу громкий храп. Присмотрелся – не по себе стало: в метре от меня в зарослях развалился и спит камчатский медведь. Я на него едва не наступил. А они злющие – разорвал бы. А в Армавире как-то собрался пойти на Кубань… Ну, река там есть такая. Вышел из гостиницы, а тут разыгралась буря – в жизни такой я не видел. И вот прямо на здание гостиницы идет огромный смерч. Мне бы бежать, укрыться где-нибудь, а я как будто к месту прирос. И смотрю, смерч вырвал дерево толстенное и вогнал его в крышу старой трехэтажки – до первого этажа просадил насквозь. Потом говорили, что там даже были жертвы. И я уж было с белым светом попрощался, а смерч вдруг вбок ушел, и вскоре все утихло. Значит, мой час тогда еще не пробил.

– Да-а… – протянул Стас. – И кто бы знал, когда тот час пробьет? Хотя, по мне, лучше его не знать вовсе. Э, граждане, а куда подевался этот наш монах в синих штанах?

– Сошел на предыдущей станции, – поправив очки, сообщил художник. – Я вообще думал, что он до самой Москвы. Он сел со мною вместе в Сергиевом Посаде. Странный какой-то, дерганый весь, как будто чего-то боится.

– А вы не обратили внимание, он один сошел или с ним кто-то еще выходил? – заинтересовался Гуров.

– Двое мужчин вышли следом, – глядя на дверь вагона, стал припоминать Владимир. – Один – типичный дачник. А вот второй… Я так и не понял, что это за тип. Но человек, по-моему, скверный. Взгляд у него волчий. А вы их в чем-то подозреваете?

– Пока нет… – Гуров изобразил рукой какой-то неопределенный жест. – Просто есть такое профессиональное несчастье, когда и за праздничным столом думаешь только о работе. Кстати, а почему ты сказал, что он в синих штанах? – повернулся он к Стасу.

– А-а… – Крячко рассмеялся. – Это я просто в рифму. Когда-то в детстве у нас была такая игра, называлась «В краски». К художнику поочередно приходят двое – «монах в синих штанах» и «черт с рогами, с горячими пирогами». Оба просят ту или иную краску. Если она есть, то от них убегает, а они догоняют и ловят, пока та не села на свое место. Если таковой нет – скачут штрафной круг на одной ножке. Когда краски разобраны, обе команды меряются силой – кто кого перетянет. По-моему, это было куда интереснее, чем нынешние игры в каких-нибудь покемонов или компьютерные тарахтелки.

– А мы больше в лапту… – начал было рассказывать Гуров, но его перебил голос диктора, извещающий о прибытии на Ярославский вокзал.

Вагон замер, пассажиры жиденькими шеренгами потянулись к дверям.

– Вам в гостиницу? – шагая вслед за Владимиром, спросил Гуров.

– Да где там! – со смехом отмахнулся художник. – Мне гостиница не по карману. Я у бывшего однокурсника остановился. Учились вроде одинаково. Но он в столице устроился оформителем и живет как король. А я в провинции. Там у нас не зажируешь… Даже в райцентре пятьсот рублей зарплата не редкость. А уж в селах она и того меньше.

– Ну, мы сейчас на метро. Если хотите – идемте с нами. А то вдруг возникнут проблемы, мало ли чего… – предложил Гуров.