Прошлое — чужая земля - [8]

Я обалдел. В своем яростном негодовании я совсем забыл о возможности вернуть деньги. Или просто уничтожить чек, а вместе с ним и нечестный выигрыш. А ведь правда, что мне мешало сделать так, как он говорил? Но, черт побери, эти деньги уже лежали у меня в кармане! Я попробовал взглянуть на дело с другой стороны. Пока я отчаянно и безуспешно пытался найти выход, заговорил Франческо:

— Чтобы ты полностью представлял себе картину, я должен рассказать тебе еще кое-что. Те двое — Роберто и Массаро — шулера.

— Шулера… В каком смысле?

— Грошовые шулера. Блондин знает один дешевый трюк. Когда он сдает в стад-покере, он знает, какие карты выходят втемную. Но чтобы трюк удался, их нельзя мешать. Массаро сидел справа от него и не снимал, а просто делал вид, что снимает, и тогда Роберто раздавал такие же карты, как в предыдущую партию.

Я пришел в ужас. Я ведь даже ничего не заметил. Франческо продолжал:

— Еще у них есть система знаков, с помощью которых они общаются во время игры. Ты меня слушаешь?

Я слушал. Еще как слушал!

— Они мелкие жулики, но с помощью этой системы обчистили многих. Теперь ты знаешь все и можешь свободно решать.

В таком свете дело принимало другой оборот. Речь больше не шла о подлом обмане двух невинных жертв — честных, полноценных партнеров по покеру. Теперь мой выигрыш приобретал вид торжества высшей справедливости, а сам я из пособника шулера превращался в адепта Робин Гуда.

А следовательно, мог оставить себе деньги.

Потом меня осенила мысль о том, что, очевидно, я должен разделить выигрыш с Франческо.

— Если я решу оставить деньги себе, — начал я осторожно, — мы поделим их?

Он расхохотался. С явным удовольствием.

— Я бы сказал, что да. Ты мыслишь правильно, приятель. Мы отобрали деньги у двух настоящих ублюдков. Это все равно что ограбить наркоторговца.

В тот момент я подумал, что Франческо, вполне вероятно, уже ограбил не одного наркоторговца.

— Как тебе это удалось?

— Я знаю пару фокусов.

— Это я уже понял. Я хочу знать, как ты их делаешь.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы иллюзионисты раскрывали свои секреты? Так никто не делает, это против правил.

Он весело улыбнулся, но почти сразу заговорил снова.

— Меня научил один иллюзионист. Он дружил с моим отцом. В детстве во время праздников мне иногда удавалось его уговорить, и тогда он показывал потрясающие фокусы. Я прямо заболел идеей научиться тому же. Когда меня спрашивали, кем я хочу стать, когда вырасту, я всегда отвечал — фокусником. В десять лет я купил учебник — на собственные сбережения. И часами просиживал за упражнениями. В пятнадцать лет, вскоре после смерти отца, — помню это как сейчас — я пошел к этому человеку и попросил его стать моим учителем. Я показал ему, чему научился сам, и это произвело на него впечатление. Он сказал, что у меня талант. Тогда я начал ходить к нему два-три раза в неделю. Наши занятия продолжались больше года. Он говорил, что я стану настоящим иллюзионистом и буду выступать на сцене.

Он прервался, чтобы зажечь сигарету. Его взгляд смотрел куда-то вдаль, в нем читалось что-то вроде ностальгии.

— А потом с ним случился удар.

Он умолк. Как будто кто-то другой сообщил ему эту новость. О том, что его учителя хватил удар. Я тоже взял сигарету и молча ждал, что он продолжит свой рассказ.

— Он не умер, но не мог больше работать. Так и закончилось мое обучение магии. Несколько месяцев спустя я начал мошенничать в карты.

— Почему?

— Почему я мошенничаю? Или почему я сделал это в первый раз?

— И то и другое.

— Я часто задаю себе эти вопросы, но правильного ответа, похоже, еще не нашел. Я тогда жутко обозлился: то ли из-за того, что не смогу стать иллюзионистом, то ли из-за того, что он позволил себе разболеться, хотя обещал заниматься со мной. А может, я злился на самого себя, потому что мне не хватало пороху бросить все и пойти учиться к другому маэстро. Мне ж тогда еще и семнадцати не было.

Он снова умолк и затушил сигарету в пепельнице.

— А может, это моя судьба. Я имею в виду, мошенничать в карты. Это весело. И это такое же искусство, как показывать фокусы со сцены.

— Ты упускаешь один нюанс. Когда я иду на шоу иллюзиониста, я плачу за то, чтобы быть обманутым. Обман — предмет договора между мной и артистом. Я покупаю билет, а он продает мне обман, и мы оба довольны. Но если я сажусь за карточный стол с шулером, уверенный, что идет честная игра…

— Верно. Но реальная жизнь всегда сложней любых примеров. Для ясности возьмем сегодняшний вечер. Эти два паука сидят в своем доме, как в паутине, и разоряют беззащитных людей. Значит, они заслужили то, что с ними случилось. Мы их наказали, и ничего безнравственного в этом нет.

— Но это преступление! — На самом деле я больше не хотел спорить и говорил уже не зло и не агрессивно.

— Ну да, преступление. Но лично я считаю необходимым не нарушать только те юридические нормы, которые совпадают с моими этическими принципами. Вспомни, тогда у Алессандры ты расквасил нос той человекоподобной горилле. Ты совершил преступление…

— Это была самооборона!

— Угу, в широком понимании слова. Но со строго юридической точки зрения, агрессором выступил ты — ведь он и пальцем не успел пошевелить. И что это меняет? С точки зрения морали, ты защищался. С точки зрения морали, грабеж бандитов — законная защита. А еще более законно и даже необходимо нам самим не поддаваться обману.