Прощения не ждут - [47]

Вопрос о том, что есть жизнь — свет или тьма, вечная клетка или мгновенье свободы, задавал себе только Арни. У Надин больше не было повода это делать.

Глава двенадцатая

Прежде Кларенс Хейвуд не думал о красоте. Возможно, он вообще не замечал ее и уж тем более не знал, что красота может трогать душу, как не думал о том, что дабы заслужить отношения с женщиной, надо почувствовать себя достойным ее любви.

Они с Эвиан остались в Денвере. Отчасти это объяснялось зимним временем, отчасти — отсутствием денег, а также тем, что Денвер был расположен в стороне от главных континентальных дорог (они проходили севернее — через Шайенн и южнее — через Колорадо-Спрингс, где было легче пересечь горы).

Эвиан день ото дня будто оттаивала, пробуждаясь к жизни. Молодой женщине все реже казалось, что ее отношения с Кларенсом рождены одиночеством и душевной болью. Когда он находился рядом, все отступало: и первородный грех, и вечный стыд, и былые страхи. Теперь то, что произошло и происходило между ними, уже не казалось ей таким сложным.

Однажды, когда она шила, склонясь над тканью, и не видя ничего вокруг, одна из работниц мастерской лукаво произнесла:

— Не пора ли оставить работу? Твой красавец ждет тебя на другой стороне улицы.

С тех пор, как Эвиан испугалась тени Иверса, Кларенс встречал и провожал ее, даже если получал нагоняй на собственной работе. Ему нравилось идти с ней по улице под руку не потому, что она была красива и на нее обращали внимание, а потому, что он не мог насладиться тем, что она находится рядом.

Кларенс и Эвиан были уверены в том, что их никто не найдет. Они пришли с гор, почти ни с кем не общались, жили под чужими именами.

Как-то раз Эвиан спросила:

— О чем ты мечтаешь?

Наверное, это был сложный вопрос для простого парня, однако Кларенс понял. Он мог бы сказать, что хочет, чтобы они поженились, желает познакомить ее с родителями, мечтает найти другое занятие, но вместо этого ответил:

— Чтобы это время продолжалось тысячу лет. — И тут же спросил: — А ты?

И она ответила:

— Я пока только думаю о том, как научиться мечтать.

Сейчас она ясно чувствовала, что хочет поскорее увидеть Кларенса, и потому спросила:

— Миссис Морган, я доделаю завтра?

— Иди, Эвиан. Тут осталось совсем немного.

Благодарно кивнув, девушка вышла на улицу. Постепенно она превращалась в искусную мастерицу. Эвиан обладала врожденным вкусом, умела общаться с клиентками. Миссис Морган была очень довольна ею.

Эвиан и Кларенс пошли по дороге. С серого неба падали большие белые хлопья снега, однако ветер казался теплым, почти весенним. Чинук прилетел с восточных склонов Скалистых гор как далекий привет, и Кларенс с жадностью ловил его дыхание.

— Ты скучаешь по дому? — промолвила Эвиан, заметив направление его взгляда.

— С некоторых пор мой дом здесь. Вернее, там, где ты. Я оставил все позади, мне не о чем жалеть.

— Неужели до встречи со мной в твоей жизни не было ничего стоящего?

Кларенс вспомнил о дружбе с Арни, и ему почудилось, будто даже это осталось где-то там, за какой-то дальней границей.

По дороге они зашли в лавку за продуктами. Дома, в то время как Эвиан готовила, Кларенс принес воды и дров на завтра. А после ужина, пока они не легли спать, любовался ею.

Иногда он сам расчесывал ей волосы и гладил ее руки с таким выражением лица, словно она была драгоценной статуей.

Кларенс чувствовал, что эту женщину надо не завоевывать, не покорять, а… приручать. Ему хотелось, чтобы Эвиан ему доверяла, чтобы она не уходила в себя, не отгораживалась, не закрывала глаз, а на ее щеках не появлялись дорожки слез. Он мечтал, чтобы когда-нибудь она отдалась ему не потому, что этого хочет он, а повинуясь собственному безудержному желанию.

Он никогда не спешил. Вот и сейчас они лежали — две головы на одной подушке, но касаясь лишь плечами и бедрами, и разговаривали.

— Я никогда не знала своего отца. Он умер очень давно, и мы с мамой всегда были только вдвоем, — с грустью сказала Эвиан, как бы давая понять, что в ее жизни было мало защитников.

— А я всегда был больше близок именно с отцом, — ответил Кларенс. — Мать всегда возилась с младшими.

Он в самом деле слишком мало общался с матерью, которая вставала с восходом, ложилась на закате и то стучала горшками и кастрюлями в кухне, то стирала, то мыла полы, то доила коров. Кларенс никогда не знал, что у нее в душе и на сердце.

— Ты самый старший в семье?

— Вовсе нет. Скорее средний. То есть младший из сыновей. После меня были только девочки.

— Твой отец, наверное, замечательный человек?

Вдохновленный тем, что Эвиан расспрашивает о его семье, Кларенс принялся рассказывать. О том, как, случалось, отец пел печальные ковбойские баллады, о том, как он пытался вспомнить индейские легенды, которые его бабка рассказывала на ломаном английском языке.

Под конец Кларенс сказал:

— Если когда-нибудь у меня родится сын, я назову его Дункан.

Эвиан улыбнулась.

— Так как сейчас зовут тебя?

— Да.

Когда он ненадолго вышел, Эвиан села и провела рукой по лицу. Женского «недомогания» не было с тех пор, как она сбежала из «Райской страны», но больше она ничего не чувствовала. Работницы мастерской болтали про тошноту, сонливость, боль в груди, тяжесть в теле, но она не ощущала ничего подобного, напротив, была куда бодрее, чем обычно, а потому надеялась, что все-таки не беременна, ибо если это было правдой, то скорее всего означало, что она ждет ребенка от ненавистного ей человека.