— Надо по ней садануть! — решил Мишка и взял на прицел женщину.
Но в эту минуту рыжая овчарка сбила женщину с ног. Раздался истошный вопль: от такого крика можно получить полное помрачение.
Комиссар уложил рыжего пса наповал, и крик затих.
Оставшихся двух псов, несущихся с флангов, укрывали густые заросли, потому было бесполезно вести по ним огонь. «С двумя как-нибудь справимся!» — подумал Мишка, рукавом вытирая пот со лба. И тут ударили из автоматов фашисты.
Партизаны открыли ответный огонь. Во время этой ожесточенной перестрелки на бугорок, перед комиссаром, одновременно выскочили две овчарки.
Одной очередью можно было бы их скосить в один миг! Но автомат Любимова вдруг заглох. Неужели заело? Вот положеньице!
Овчарки подпрыгнули и, столкнувшись на лету, рухнули на комиссара.
Пока псы секунду висели в воздухе, ребята по ним дружно выстрелили. Но был ли от их стрельбы толк? Мишка и Азат, забыв про опасность, кинулись на выручку комиссару.
Одной из овчарок Любимов успел нанести ножом смертельный удар, а вторая мощными клыками вцепилась в шею комиссара.
Азат Байгужин изо всех сил хватил овчарку автоматом по голове, и та рухнула.
И тут Мишка увидел, что немцы дают от них стрекача. Чего это они испугались?
Топот позади заставил Мишку оглянуться. На помощь им бежали партизаны, впереди всех Hyp Загидуллин.
АЗАТУ ХУДО
Через несколько часов на руках Ивана Ивановича, не приходя в сознание, скончался комиссар Любимов. О том, какого замечательного человека потеряли, отряд узнал лишь после похорон. Любимов, как сообщила командир отряда Оксана Белокурая, до появления в их отряде был прославленным разведчиком в глубоком тылу врага. О том, какие он подвиги совершал, Оксана Белокурая не стала распространяться, только сказала: такого страха Любимов нагнал на фашистов, что те оценили его голову в миллион марок.
«Вот кого не уберег! — казнил себя Мишка. — И все из-за этой гниды!»
Лишь позже, под большим секретом Микола Федорович сообщил ему, что труп гниды предали земле, а могильный бугорок сровняли с землей.
…В командирском шалаше Мишка-новарснок подробно рассказал обо всем, что знал. Однако Оксане Белокурой так и осталось неясно, какая же драма разыгралась в доме лесника?
В кармашке жакетки пленной женщины обнаружили пропуск, выданный комендатурой полевой жандармерии. Но кем был человек, убитый возле дома лесника? И вообще, что произошло там средь бела дня?..
Азат Байгужин весь день метался в жару.
— С Байгужиным. непорядок, — доложил дядя Ваня командиру отряда.
Этой или следующей ночью ждали самолет, а на нем решили эвакуировать всех мальчишек и больных на Большую землю. Центральный штаб уже дал на это свое согласие. А как отправишь Байгужина, если он единственный свидетель происшедшего в доме лесника, но пока ничего не может рассказать?
К вечеру адъютанту стало лучше, о чем Иван Иванович немедленно доложил командиру, но перегружать разговором не посоветовал.
Оксана Белокурая поспешила в госпиталь.
— Как себя чувствуешь, Азат? — спросила она.
— Ну был жар. Велика важность! — отмахнулся Байгужин. — Теперь ничего.
— Сможешь ответить на мои вопросы? Если чувствуешь себя плохо, разговор отложим до утра. Спешить не будем…
Азат весь как-то съежился, пробормотал что-то невнятное, а потом, взяв себя в руки, спросил:
— Можно, вам расскажу все по порядку? Ладно?
— Хорошо, Азат.
— Перед выходом на разведку я сказал Мишке: «Чего это ротный Туманов никого с собой на задание не берет, а меня берет?» А Мишка отвечает: «Может, потому, что ты остался сиротою? — «Как это сиротою?» А Мишка понял, что проговорился, замолчал… «Ну-ка повтори!» — заорал я на него и чуть не хватанул палкой. А он чуть не ревет… «Я, — говорит, — думал, ты знаешь, что твою маму казнили… В отряде все уже знают…»
Я тут упал как сломленный и перестал белый свет видеть. Мишка рядом плюхнулся. «Прости! — говорит. — Дай мне по морде». А я в ту минуту одного хотел — умереть!
Оксана Белокурая растерянно молчала. Азат справился с волнением и продолжал:
— Я расскажу вам про маму, чтобы вы знали, какая она у меня была… Я еще тогда понял, что вижу ее в последний раз. Мы жили в то время в чужом доме, мама спала на деревянной кровати, а я на сундуке. В ту ночь окна были занавешены, потому что наступил комендантский час. Где-то все время палили из автомата. Я знал: кто чуть замешкается на улице, сразу пулю в лоб получает. А когда на улице завизжали немецкие овчарки, у меня появилось недоброе предчувствие. Я говорю маме: «Спать пора!» А она словно не слышит. Чуть приоткрыла штору и все смотрит, смотрит в ночь, будто кого-то ожидает. Вдруг мама говорит: «Все это мне не по душе!». Я спрашиваю: «Ты, мам, немножечко трусишь, да?» Мама удивилась: «С какой стати мне трусить!» — «Они могли сцапать того дядьку, который приходил к нам за аптечкой». — «Тебе лучше забыть о нем». — «Я уже забыл о нем, мам, — отвечаю я. — И о тетке забыл, которая унесла пять пистолетов». — «Вот и умница!» — «Мам, а мам, — спрашиваю я, — а почему дрожит твоя рука? Ты озябла, да?» — «Устала, сынок!» Тут кто-то четыре раза стукнул в нашу дверь. Это был пароль. «Свои, — сказала мама, — отопри!»
