Прощай, СПИД! А был ли он на самом деле? - [28]

Вот ее выводы:

После десяти лет участия в академических исследованиях ВИЧ, как и в академической работе в целом, я, в самом деле, считаю, что вина за всеобщее, безоговорочное, основанное на вере принятие такой некорректной теории, падает на головы тех из нас, кто в интересах продвижения карьеры активно поддерживал абсолютно недоказанную гипотезу. Конечно, научные гипотезы заслуживают изучения, но ни одна гипотеза не должна приниматься как факт до того, как она будет доказана. Особенно такая гипотеза, слепое принятие которой имеет такие ужасные последствия… безумие зашло уже достаточно далеко. Как люди – как честные преподаватели и ученые – единственное, что мы можем сделать, это позволить всем узнать правду.

Итак, единственное, что могли сделать мои доктора, так это оставить меня в покое. В моих глазах они остались прежними до конца – хорошими специалистами по СПИДу. «Все, кто прекратил лечение от СПИДа, в конце концов, почувствуют облегчение, но через десять лет у них будет пневмония, лихорадка и другие сопутствующие болезни», – это слова главного врача. Опять все те же слова? Но все же он верил в то, что говорил, я видела это по его глазам, в них отражалась его собственная правда. Со студенческой скамьи его учили, что именно так все и будет, и это диктуется международным общим научным решением. При таких обстоятельствах я могу сказать лишь одно, у «СПИД-духовенства» нет воображения. Они просто навязывают одну и ту же проповедь, даже если она уже полностью развенчана. Они ставят и пациентов, и врачей в сложное положение. И мы вновь, скрепя сердце, играли свои роли. «Зачем вы так рискуете, Мария? Те, кто вскоре возвращался к нам, делали это слишком поздно, и их уже нельзя было спасти», – проинформировал меня мой второй врач, и опять был разыгран тот же сценарий. Но я приняла решение, пути назад не было. Я позвонила одному из врачей, которые лечили меня от СПИДа раньше, тому, кто так охотно помог мне в Лондоне. Я решила сообщить ему о своем решении прекратить лечение, и его ответ не отличался от других: «Зачем вы так рискуете, Мария? Отправляйтесь к С., он все объяснит вам». Это было последнее прощание, и его нужно было закончить. Я пошла к С. К. (мы были практически одного возраста и дружили на протяжении нескольких лет), и он задал мне только один вопрос: «Мне нужно попытаться уговорить тебя?» «Нет, мы переворачиваем эту страницу», – ответила я. Похоже, его это не слишком обеспокоило. Он лишь сказал: «Переворачиваем страницу, да?» Это не очень отличалось от выводов моего первого доктора Т. К., который говорил: «Я не собираюсь убеждать вас, а вы не собираетесь убеждать меня. Удачи вам», – и мы пожали руки.

Очевидно, все ожидали эту драматическую кульминацию. Раньше, когда я приходила в больницу за таблетками – теми самыми, от которых, в конце концов, отказалась – я сталкивалась с С. К. в фойе больницы, и он говорил: «Мы любим вас, что бы вы ни написали», – как будто он чувствовал, что его предали. «И я всех вас люблю, что бы я ни написала», – ответила я, и мы обняли друг друга. Наши глаза говорили: «Прости, но мы должны расстаться», – и это после двенадцати лет дружбы.

Уходя, я постаралась донести им правду. Я раздала свои книги и отдала свое сердце. Я пригласила всех посмотреть документальный фильм «AIDS Inc.» и разослала DVD с документальным фильмом «Обратная сторона СПИДа». Теперь все были предупреждены о той игре, которая ведется за наш счет. Если, конечно, весь этот материал не был выброшен в мусорное ведро. Какой разрыв! Как говорится, «маленькое недопонимание».

Что же касается решений, принятых ими за нас, то доктор Анджелос Сицилиан был так добр, что задал вопрос своему другу и бывшему специалисту по СПИДу: «Для начала я сказал ему, что я вне игры, и хочу поговорить о лейкоцитах, что является моей специализацией. Он предложил показать мне все свои свидетельства и объединить их с моими. Когда он рассказал о своей работе над стойкими вирусами, я спросил его, кто отвечал за выделение вируса ВИЧ. Этим я загнал его в угол. Сначала он ответил, что отослал образцы в Англию, и что они находятся там, потом он сказал, что они находятся в Соединенных Штатах, потому что у них патент на этот метод. Другими словами, он взял кровь в Греции и отослал ее своим коллегам в Англию, а они, в свою очередь, переслали ее в Америку! Я очень мягко выразил свое сомнение в надежности подобной локализации вируса. Имелось в виду, что я не уверен, можно ли вообще считать исследованием такой неэффективный, экспериментальный процесс. Нельзя же ставить эксперимент и не вести наблюдение за его ходом!»

Этот врач случайно признался, куда экспортируются образцы нашей крови! Специалисты по СПИДу просто выполняют свои обязанности и делают это с благоговением. Мой собственный врач скрупулезно посещал медицинские конгрессы и повышал свою квалификацию, поэтому он мог привезти сюда новейшие технологии. Как обычно, я вновь могла пройти осмотр в середине июля, со всеми типичными для СПИДа анализами, такими как подсчет моих клеток Т-4 и определение вирусной нагрузки. Все эти церемониальные анализы крови, выполняемые целой командой врачей в восемь часов утра, в точности повторялись каждые четыре месяца, невероятно монотонно, неловко и в обязательном порядке. Все заранее знали все подробности, все роли и всех главных героев. В прогнозе не было никаких сюрпризов, и все же мы все были словно на краю. Они должны были постоянно наблюдать меня с того момента, как было обнаружено, что я ВИЧ-позитивна. Я чувствовала себя, как преступник, который после освобождения из тюрьмы должен раз в несколько месяцев приходить в местный полицейский участок и сдавать кровь. Со временем церемониальный анализ крови превратился в дружеское рукопожатие между знакомыми, несмотря на то, что бывало очень больно, когда им в тысячный раз не удавалось найти вену. Мне присылали результаты через десять дней. Я всегда недоумевала, почему получение результатов анализа занимает целых десять дней. Теперь на мой вопрос был дан ответ. Кровь посылали хозяевам нашего здоровья (.!..) в Америку.