Прощай, молодость! - [39]

– Абарзел? – уточнил бармен и потряс головой. – Я правильно расслышал, это Абарзел милый и деликатный?

Шнырок одним духом осушил стакан, вытер ладонью губы и ответил вопросом на вопрос:

– Тебе с Генеральным Кондитером никогда не приходилось встречаться?

– С ГК? Так это ты от него… – Дымок взял опустевший стакан и, без затей, наполнил его чистой текиллой. – Вот, выпей еще. Сам-то я его только издалека видел, но слышать о нем приходилось. Как же тебя угораздило?

– Задание у меня, – Шнырок шмыгнул носом и послушно сделал пару глотков. – Задание, понимаешь? – он пошарил в карманах и выложил на стойку изрядно помятую и запачканную накладную. – Вот. С-с-емнадцать тонн с-сахара сли… слю… слямзили.

– Семнадцать тонн? Солидно, – Дымок с уважением посмотрел на накладную. – А кто?

– Это я тебя спрашиваю, кто?! – Шнырок качнулся на стуле, икнул и снова присосался к стакану.

– Не гони, – заботливо остановил его Дымок и поставил на стол блюдечко с подсоленными орешками. – Закуси, давай. А потом расскажешь, по порядку.

– Правильно, – орехи захрустели на зубах у Шнырка, но речь его, как ни странно, стала более внятной. – Расскажу. Потому что ты понимаешь! И ты понимаешь, что семнадцать тонн сахара ни в один торт не влезет! А они, вот по этой бумажке, получили! И главное, непонятно, кто получил и куда отправил? А этот ваш Генеральный Кондитер…

– Подожди, ты что, с этой накладной к самому ГК полез? – перебил его Дымок. – Зачем?

– Дык… а как же? – растерялся Шнырок. – Сахар же на торт. А по тортам Генеральный Кондитер главный, вот я и к нему.

– Чудик ты. У тебя тут что? Бумажка. Вот и иди к тем, кто над бумажками сидит, в продовольственную службу. А ГК делом занимается, ему твоя накладная – обыкновенная гадость.

– Почему гадость? – Шнырок взял накладную и посмотрел ее на свет. Потом сложил и убрал в карман. – Это же не мусор какой-то, это документ. С печатью.

– Эх ты, специальный агент! Нам, творческим натурам, твои печати… Вот ты скажи, когда ты к ГК заявился, он что делал?

– Откуда я знаю? Ягоды какие-то жевал. Вроде, начинку подбирал для пирожных.

– Во-от! Он был погружен в свои ощущения, а ты к нему, без стука, с накладной…

– Почему без стука? – слабо попытался оправдаться Шнырок. – Я стучал.

– А он не слышал! Потому что он творец! Я тебе так скажу: если бы ты, когда я новый коктейль сочиняю, ко мне вот так, с бумажкой сунулся, я бы тоже… я бы тебе в ухо дал. Нет, я точно говорю, тебе к старшему черту Голешу надо.

– А Голеш, это у нас кто?

– Менеджер по связям с общественностью, при продовольственном отделе. Вот он к накладным с полным уважением. И вкус у него есть – в коктейлях, по крайней мере, понимает.

– То есть, этот старший черт Голеш… как бы это сказать? Ты думаешь, он будет расположен к сотрудничеству?

– Я не думаю, я знаю. Сотрудничать – это ему по должности положено.

А Реджинальд Хокк в это время, плотно пообедав (никаких паровых котлеток, разумеется), вышел прогуляться. Это семидесятипятилетнему старику дома сидеть приятно, а молодому, полному сил мужчине скучновато в четырех стенах. И размяться хочется – от столовой до кабинета, это разве прогулка? И поболтать с каким-нибудь приятным собеседником. Кстати, кто собственно сказал, что этим собеседником обязательно должен быть мужчина? Годы, когда Реджинальд не ощущал смысла в делении человечества на две половины, когда он оценивал людей исключительно по степени интеллекта и умении ориентироваться в законодательстве, теперь позади. Пусть всего лишь со вчерашнего дня позади, но и этого небольшого времени хватило, чтобы вспомнить: женщины могут быть очаровательно глупы и восхитительно нелогичны. Светлые волосы и голубые глаза успешно компенсируют недостаток знаний в области юриспруденции, а хорошая фигурка и пышная грудь… гм! Одним словом, самое время прогуляться по деревне. Ознакомиться, так сказать, с местностью.

Надо сразу признать, что местность господина Хокка разочаровала. То есть, когда он выбирал эту деревню для своего постоянного места жительства, его все устраивало – тишина, безлюдность, полное отсутствие злачных заведений, милые сельские пейзажи. Но тогда ему было семьдесят пять. А сейчас Реджинальд вовсе не возражал, чтобы по немощеной деревенской улочке деловито шагали бы еще десятка два мужчин, да и от того, чтобы улочка была мощеной, он тоже не отказался бы. Аккуратные двухэтажные домики с пестрыми клумбами у крыльца выглядят симпатично, но если бы, хотя бы по одной стороне, тянулась сплошная каменная стена городской улицы, с неизбежными магазинами и модными ателье на первом этаже, пейзаж сразу стал бы гораздо привлекательнее. А если бы у витрин этих магазинов и ателье останавливались дамы, собираясь небольшими группами и щебеча что-то на своем непонятном нормальным мужчинам, птичьем языке, то Реджинальд был бы почти счастлив.

Увы. Единственной дамой, приветливо кивнувшей ему из-за служивших оградой кустов жимолости, была старушка в ужасного фасона, старомодной сиреневой шляпке. Хокк уже лет тридцать как не обращал внимания на женские шляпки, так что не смог бы объяснить, почему именно эта вызвала у него такое презрение. Но тем не менее, он был уверен и даже под присягой подтвердил бы: шляпка старомодная и фасон ужасный! Просто варварский!