Прощай, красавица - [19]

11

На середине склона я поглядел вправо и увидел ступню Марриотта. Девушка посветила туда. Тут я увидел тело полностью. По пути вниз я не заметил его, потому что шел согнувшись и вглядывался в следы шин под узким лучом фонарика.

– Дайте фонарик, – сказал я и протянул руку назад.

Девушка молча вложила его мне в ладонь. Я опустился на колено. Земля была влажной и холодной.

Марриотт лежал под кустами, на спине, в неестественной позе, всегда означающей одно и то же. Лицо его было неузнаваемо. Белокурые волосы слиплись и потемнели от крови, на них виднелась сероватая густая слизь, похожая на первобытный ил.

Девушка тяжело дышала за моей спиной, не произнося ни слова. Я посветил на лицо покойного. Череп размозжен. Одна рука откинута, пальцы скрючены. Плащ сбился за спину, словно, упав, покойник покатился по земле. Нога заброшена на ногу. В углу рта потек, черный, как машинное масло.

– Посветите мне, – сказал я девушке, отдавая фонарик. – Если вас не замутит.

Она молча взяла его и твердо, словно ветеран отдела расследований убийств, направила луч на покойника. Я снова взял свой тонкий фонарик и стал рыться в его карманах, стараясь не сдвинуть тело с места.

– Не следует этого делать, – сдавленно сказала девушка. – Не надо трогать его, пока не явится полиция.

– Правильно, – сказал я. – И ребятам с патрульной машины не положено трогать его до приезда экспертов, потом нужно ждать, пока врач произведет осмотр, фотографы сделают снимки, дактилоскопист снимет отпечатки пальцев. А знаете, сколько времени уйдет, чтобы добраться сюда? Около двух часов.

– Ладно, – сказала она. – Вы, наверное, всегда правы. Видно, такой уж вы человек. Должно быть, кто-то очень ненавидел его, раз так раскроил голову.

– Не думаю, что здесь личные причины, – проворчал я. – Кое-кому просто нравится раскраивать головы.

– То есть мне не надо даже догадываться, в чем тут дело, – язвительно сказала девушка.

Я принялся за обыск. В одном кармане брюк покойного обнаружил мелочь и бумажные деньги, в другом – кожаный футляр для ключей и перочинный нож. В левом заднем кармане лежал небольшой бумажник, там тоже деньги, страховая карточка, водительские права и две квитанции. В карманах пиджака – спички, золотой карандаш на зажиме, два тонких батистовых платка, чистых и белых как снег. Затем эмалированный портсигар, откуда покойник доставал сигареты с золотым ободком. Южноамериканские, из Монтевидео. А в другом внутреннем кармане – еще один портсигар, которого я раньше не видел. Шелковый, с обеих сторон вышиты драконы, очень тонкий каркас выполнен под черепаший панцирь. Нажав на защелку, я раскрыл портсигар и увидел под резиновой лентой три большие папиросы. На ощупь они казались старыми, сухими и неплотно набитыми.

– Он курил другие, – сказал я через плечо. – Это, видимо, для какой-нибудь подружки. Мне сдается, у него было немало подружек.

Девушка наклонилась, дыша мне в шею:

– Вы разве не знали его?

– Познакомился только сегодня вечером. Он нанял меня в качестве телохранителя.

– Ну и телохранитель!

На это я ничего не ответил.

– Извините, – почти шепотом сказала она. – Конечно, я не знаю всех обстоятельств. А папиросы не с марихуаной? Можно посмотреть?

Я протянул ей шелковый портсигар.

– У меня был знакомый, который курил марихуану, – сказала девушка. – После трех коктейлей и трех сигарет с травкой он уже не сознавал, где он и что с ним.

– Держите фонарик ровнее.

Послышался какой-то шорох. Потом снова ее голос:

– Прошу прощения.

Девушка вернула мне портсигар, и я сунул его обратно в карман Марриотту. Похоже, можно было ставить точку. Содержимое карманов свидетельствовало лишь о том, что в них не рылись.

Я поднялся и заглянул в свой бумажник. Пять двадцаток были на месте.

– Высокого полета птица, – сказал я. – Берет только большой куш.

Луч фонарика был направлен вниз. Я спрятал бумажник, убрал свой тонкий фонарик и внезапно рванулся к маленькому пистолету, который девушка держала в одной руке с фонариком. Пистолет оказался у меня, но фонарик упал на землю. Девушка торопливо отступила, я нагнулся и поднял его. Осветил на миг ей лицо, потом выключил.

– Применять силу было незачем, – сказала девушка, запустив руки в карманы длинного грубого плаща с расширенными плечами. – Я вовсе не думала, что его убили вы.

Мне нравилось холодное спокойствие ее голоса. Нравилась ее смелость. С минуту мы стояли в темноте лицом к лицу, не говоря ни слова. Мне были видны лишь кусты и зарево в небе.

Я осветил девушку фонариком, и она замигала. У нее было маленькое, приятное, живое лицо с большими глазами. Худощавое, безупречных, словно кремонская скрипка, очертаний. Очень милое лицо.

– У вас рыжие волосы, – сказал я. – Вы похожи на ирландку.

– И фамилия моя Риордан. Ну и что? Уберите свет. Волосы не рыжие, они каштановые.

Я убрал свет.

– А как вас зовут?

– Анна. Только не зовите меня Анни.

– Чего ради вы сюда заехали?

– Вечерами я иногда выезжаю покататься. Просто не сидится дома. Живу я одна. Отец с матерью скончались. Окрестности эти я изучила как свои пять пальцев. Проезжая, я заметила, что в лощине кто-то светит фонариком. Для парочек вроде бы слишком прохладно, и фонариков они не зажигают, так ведь?