Прощай, Хемингуэй! - [33]

Он взглянул на постель, все еще не решаясь лечь.

Приятное чувство одиночества исчезло, и на смену ему пришла вездесущая леденящая тревога. Всю жизнь его окружали люди, которых он в той или иной степени превратил в своих почитателей. Многолюдье было его естественной средой обитания, и он покидал ее лишь в четырех случаях, занимаясь делами, требовавшими одиночества или, на худой конец, присутствия одного партнера: когда охотился, ловил рыбу, любил и писал, хотя в годы парижской жизни ему удалось написать некоторые свои лучшие рассказы в заполненных людьми кафе, а рыбалка в открытом море не раз и не два превращалась в беззаботную пирушку с друзьями меж островов в океане. Однако всякая иная деятельность могла и должна была протекать в атмосфере непрерывной суеты, в которую превратилось его существование с тех пор, как он, будучи подростком, открыл в себе неодолимую страсть быть непременно вожаком, находиться в центре событий и командовать остальными. С компанией любителей экзотики, воспринимавших его чуть ли не как пророка, он отправился на праздник святого Фермина в Памплону, где продемонстрировал Дос Пассосу, сколь безгранична его отвага, выскочив перед великолепным быком и сумев дотронуться рукой до лба животного. Вместе с другими людьми, также восхищавшимися им, он участвовал в атаках республиканцев во время войны в Испании, побывал на разных фронтах, когда снимался фильм «Испанская земля», и поглотил неимоверное количество вина, виски и джина в отеле «Флорида» под завывание бомб, падавших на Мадрид. Во главе группы плутов и пьянчуг он почти целый год плавал между островками близ северного побережья Кубы, практически без оружия, но зато прекрасно оснащенный ромом и льдом, ведя упорную и невероятную охоту за немецкими подводными лодками. Вместе с закаленным в боях отрядом французских партизан, вооружившись двумя фляжками, наполненными виски и джином, он наступал на немецкие позиции после высадки в Нормандии и с этими же бывалыми маки осуществил героическое освобождение отеля «Ритц», где снова пил вино, виски и джин… Коварная Марта Геллхорн, решившая выложить все, что знала, о его жизни, вплоть до самых интимных подробностей, и охарактеризовавшая его как усердного труженика, но холодного и однообразного в постели, считала, что эта потребность в компании свидетельствовала о его скрытом гомосексуализме. Вот уж стерва, громко требовавшая, чтобы ее трахнули сзади или чтобы кусали за соски, заставляя кричать от наслаждения и боли.

Он уселся на кровать и снова всмотрелся в ночную тьму. Жара принуждала оставлять окно открытым, и он прикинул, что достаточно сделать два шага — и автомат окажется у него в руках. Но даже так он не чувствовал себя в безопасности. Поэтому он сходил за револьвером и положил его на ночной столик с той стороны кровати, где обычно спал. Прежде чем это сделать, он принюхался к черной ткани, но ее первоначальный женский аромат уже был перебит сугубо мужским запахом смазки и пороха. И все же эта тряпка по-прежнему служила чудесным воспоминанием о лучших временах.

Он опустил голову на подушку, и его глаза уперлись в старый любимый карабин «манлихер», высовывающийся из-за громадной головы африканского буйвола, убитого на просторах Серенгети во время первого сафари в 1934 году. У него сразу отлегло от сердца и по телу разлилась приятная теплота, когда он перевел взгляд на великолепную голову зверя, преследуя которого открыл для себя парализующую силу страха и убедился в спасительной способности поверить в легкость смерти, о чем впоследствии написал в «Недолгом счастье Фрэнсиса Макомбера». Убивать, рискуя умереть, — вот один из уроков, без которых не может обойтись мужчина, подумал он и пожалел, что эта фраза, наконец-то четко им сформулированная, не вошла ни в один из его рассказов об охоте, смерти и войне.

С этой по-настоящему удачной и прекрасной фразой в уме и не менее прекрасным образом африканского буйвола перед глазами он принялся за чтение, чтобы уснуть. На днях он начал листать бессмысленную и нелепую повесть некоего Дж. Д. Сэлинджера, чья единственная заслуга в жизни состояла в том, что он вернулся наполовину свихнувшимся из французской кампании, в которой участвовал в звании пехотного сержанта. В повести рассказывалось о злоключениях дерзкого и нахального подростка, решившего сбежать из родительского дома, подобно герою Марка Твена, только перенесенному в современный город на Севере; мальчишка начинает открывать для себя мир, но воспринимает его сквозь кривое зеркало своей безалаберности. Его история была более чем предсказуемой, лишенной мужественности и величия, которых старый писатель требовал от литературы, и если он продолжал читать повесть, то только для того, чтобы обнаружить те загадочные ключи, что превратили эту абсурдную книгу в бестселлер, а ее автора — в новое светило американской прозы. Совсем мы свихнулись, проговорил он, но без особого чувства.

Он не помнил, как закрыл глаза и уснул с книгой на груди и очками на носу. Это не был глубокий сон, лучик сознания все еще брезжил в мозгу, словно ночник, который он так и не выключил. Он блуждал по этому зыбкому пространству между сном и бодрствованием, как вдруг ему почудилось, что он слышит далекий, но настойчивый лай Черного Пса. Он с трудом открыл глаза и вместо головы африканского буйвола увидел перед собой смутный силуэт разглядывавшего его человека.