Прощай, детка, прощай - [7]

На протяжении пяти месяцев после гибели Джерри Глинна мы не брались за новые дела, что, кажется, только сработало как дополнительная реклама. Закончив поиски пропавшей Дезире Стоун, мы снова занялись расследованиями, предварительно известив об этом заинтересованную общественность. Первые несколько недель на лестнице, ведущей на нашу колокольню, невозможно было протолкнуться. Не признаваясь себе, мы с ходу отказывались от дел, от которых веяло насилием или в которых требовалось исследовать темные стороны человеческой натуры. Нам требовалась передышка, поэтому мы работали только со случаями мошенничества со страховкой, должностными преступлениями в корпорациях и несложными разводами.

В феврале дошли до того, что сподвиглись на поиск игуаны, пропавшей у некой пожилой дамы. Омерзительную тварь звали Пыжик, это чудовище мужского пола сорока трех сантиметров в длину, переливающееся разными оттенками зеленого, как выразилась его владелица, было «негативно настроено по отношению к человечеству». Взяли мы Пыжика на лоне природы в пригороде Бостона. Бешено размахивая своим шипованным хвостом, он как ненормальный рванул по влажноватому полю для игры в гольф номер четырнадцать в «Бельмонт Хиле Кантри Клаб», за которым углядел возможность погреться на солнышке. Он замерз и сопротивления не оказал. Но на заднем сиденье служебной машины облегчился, выложив из себя все подчистую, так что стал похож на кожаный ремень. Правда, его владелица заплатила за чистку салона и щедро вознаградила нас за возвращение питомца.

Вот такой выдался год. Не требовавший никаких подвигов, зато щедрый в плане пополнения банковского счета. И хоть постыдишься потом рассказывать, что в самую гнилую погоду гонялся за полоумной ящерицей по площадке для гольфа, это все же лучше, чем когда в тебя стреляют. Гораздо лучше.

— Совсем мы с тобой хвост поджали, — констатировала недавно Энджи.

— Точно, — удовлетворенно кивнул я.

— А вдруг ее уже нет? — сказала Энджи, пока мы спускались по лестнице с колокольни.

— Тогда плохо.

— Хуже, чем просто плохо.

— Хочешь отказаться? — Я открыл дверь на задний двор школы.

Она посмотрела на меня, будто боялась облечь в слова, услышать себя и понять, что отказывается помочь попавшему в беду ребенку.

— Не хочу пока соглашаться.

Я кивнул, хорошо понимая, что она чувствует.

— Все вокруг этого исчезновения дурно попахивает, — пробормотала Энджи, пока мы ехали по Дорчестер-авеню к дому Хелен и Аманды.

— Согласен.

— Четырехлетки сами не пропадают.

— Уж это точно.

Люди, поужинав, выходили из домов, одни ставили на террасах шезлонги, другие тянулись к барам или спортивным площадкам покидать в сумерках мяч. В неподвижном воздухе пахло серой фейерверков.

Энджи подтянула колени к груди, уперлась в них подбородком.

— Пусть я трусиха, но ловля игуан на полях для гольфа меня вполне устраивает.

Мы свернули с Дорчестер-авеню на Сэвин-Хилл-авеню.

— Меня тоже, — сказал я.

Когда исчезает ребенок, пространство, которое он занимал, сразу заполняется десятками людей. Родственники, друзья, полиция, журналисты и корреспонденты, энергичные и шумные, создают ощущение сплоченности общества.

Но в этом шуме особенно заметно отсутствие голоса самого ребенка. Его отсутствие вы чувствуете рядом с собой постоянно, оно взывает к вам из всех углов, от каждой игрушки. Это отсутствие — совсем не то, что на похоронах или поминках. Молчание мертвых несет в себе завершенность и окончательность, вы понимаете, что должны к нему привыкнуть. Но к молчанию пропавшего ребенка вы привыкать не хотите; вы отказываетесь принять его, и потому оно вопиет.

Молчание мертвых значит «прощайте».

Молчание исчезнувших значит «найдите меня».

Казалось, в квартире Хелен Маккриди собралось чуть ли не пол-округи окрестных жителей и солидная часть личного состава бостонской полиции. Повсюду стояли полицейские телефонные аппараты, и ни один не простаивал без дела; еще несколько человек говорили по мобильникам. Коренастый мужчина в футболке с надписью «Я из Дот-Рэт,[4] и горжусь этим» на секунду оторвался от сложенных стопкой на кофейном столике листовок:

— Беатрис, четвертый канал приглашает Хелен завтра в шесть вечера.

Какая-то женщина закрыла ладонью микрофон сотового телефона:

— Звонят продюсеры Энни из Эй-эм,[5] Хелен завтра утром сможет прийти на передачу?

— Миссис Маккриди, — позвал полицейский из столовой, — вы нам нужны, подойдите на секундочку!

Беатрис кивнула коренастому и женщине, бросила нам: «Спальня Аманды — первая дверь направо», и стала пробираться в сторону столовой.

Дверь в комнату девочки была открыта, внутри было темно и тихо, звуки с улицы сюда не проникали. Послышался шум спускаемой воды, и из туалета, застегивая ширинку, вышел полицейский.

— Друзья семьи? — спросил он.

— Да.

Он кивнул.

— Ничего тут, пожалуйста, не трогайте.

— Не тронем, — успокоила его Энджи.

Он опять кивнул и прошел через прихожую на кухню.

Надавив на выключатель ключом от машины, я зажег свет. Разумеется, здесь уже все обработали специальным порошком и проверили на наличие отпечатков пальцев, но я знал, что полиция не любит, когда на месте преступления трогают вещи без перчаток.