Прощание с телом - [10]

Шрифт
Интервал

Мне казалось правильным так и идти босиком до рынка, а там только свернуть к дому. «Чего бояться на родной улице? — повторял я нашу бравую детскую поговорку. — Отпиздят — отпиздят, не отпиздят — не отпиздят». На огромном пустом темном пляже я чувствовал себя сильным, ловким и абсолютно бесстрашным, как будто только вчера перестал быть солдатом. Может быть, от холодного песка под ногами или от ветра и всполохов молний мне все наши страхи и суета казались проявлениями непростительного малодушия. Что значит «хана»? От кого мы бежали? Мы же лишили себя, может быть, самого главного приключения: пусть бы кто-нибудь выпрыгнул ко мне с ножом, пусть хоть со шпалером — еще неизвестно, кого бы потом поминали? Удар снизу встречаю двумя руками, захват за кисть атакующей руки, шаг влево, рывок — и он мордой припечатывается к паркету, переворот, болевой прием на локтевом суставе до хруста; а если слева, то встречаем руку с ножом левой, захват, нокаутирующий удар ногой в пах, удар в голову, заворачиваем кисть за спину, болевой прием и — небо в звездах. Вот так. Все, решил я, завтра же возвращаюсь в город. Надо положить конец этой катавасии. Ну, суки, держитесь! Но где-то в районе аптеки на меня с неба так ливануло, что я, прикрывая башку башмаками, заметался в поисках укрытия. Увязая в песке и спотыкаясь о брошенные бутылки, я кое-как добрался до полуразбитых ступеней спуска и вскарабкался на асфальт.

Под деревьями я отдышался, утерся и огляделся. Меня окружала шипящая тьма. Уличное освещение перестало существовать. Сквозь черную пелену кое-где мутно желтели редкие пятна. Эта, наверное, лампочка над входом в бывший колхозный санаторий, дальше — подсветка в бассейне, над самой землей, а напротив, в маленьком пансионате, тоже что-то как будто светилось. И тут я вспомнил о своей разведывательной миссии. Окуная ступни в поток посередине дороги, я перешел на ту сторону и снова попал под прямой ливень, но это меня, мокрого, уже не могло остановить, отвага воина сменилась в моем сердце азартом охотника. Однажды мне был сон, в котором я заглядываю ночью в чужое окно, и все так, как сейчас, ну, словом, дежа вю. Посмотрим, кто там не спит, решил я, и осторожно отодвинул колючую ветку шиповника.

Окно оказалось зашторенным, но справа желтой гардине мешала низкая створка форточки, и в этой щелке я разглядел темную глубину комнаты, деревянную спинку стула, латунные детали настенного светильника. Я попытался увеличить угол обзора, но ржавый подоконник больно уперся мне в шею. Даже поднявшись на цыпочки мне было большего не разглядеть. Во сне было совсем по-другому, там не было никаких занавесок, и все было прямо передо мной. Дождь по-прежнему громко шипел, ветер свистел, пахло мокрым песком, мокрым железом и хвоей, но через все это нагромождение я явственно уловил проникающие, скорее всего через фортку, какие-то знакомые флюиды — о, я помню, чем пахнет ночью у них в спальне — чуть-чуть ночным кремом, чуть-чуть подмышечкой, снятым бельем, короче, блядями. От этого открытия волна адреналина прокатилась по моим жилам так, что в ушах зашумело, и тем не менее я неизвестно чем — может, услышал, может, еще как — почуял движение за этим стеклом. Что это? Я закрыл глаза и сосредоточился. Так: шелест постели и дыхание. Нет, все как во сне. Черт побери! Где тут какой-нибудь ящик, чурбан, лестница? Мне не хватает всего-то десяти сантиметров, проклятье! Мне нужно их видеть, а вдруг там Бабайка, я должен знать, с кем она спит, с кем она приехала! Я отпустил ветку шиповника и осмотрелся в темноте. Ночь, хоть выколи глаза, и льет, как из крана. У меня под босыми ступнями я чувствовал только битое стекло, кусочки замазки и все. Я отбежал в сторону и обулся. И тут меня осенило: бордюр! Чинят бордюр! Я бросился к изгороди и нашел там, где видел еще накануне, кучку плитняка, а потом с трофеем килограмм на шестнадцать вернулся обратно. Только бы не погас свет, молился я по дороге, пыхтя и задыхаясь. Кстати, в том сне баба заметила меня и все норовила выключить бра, а парень, который ее принудил к совокуплению, хотел при свете, и тут же шлепал по руке или по щеке, стоило ей потянуться к выключателю. Как можно тише я установил булыган, теперь подоконник был на уровне груди. Первое, что я услышал, было женское возбужденное дыхание и сдавленное поскуливание. В щелку я видел подушку, поставленную почти вертикально, а под ней прямо на простыне профиль с раскиданными волосенками, который сразу узнал. Голову и плечо. Но мало того, я еще мигом понял, что такая мимика бывает у женщины только во время коитуса. Ах ты умница, да тебя дрючат! Значит, ты не одна приехала. Вот это кино! Щечки у нее были красные, и все лицо отражало какие-то процессы внутренней жизни. То озарялось высокомерной улыбкой, то застывало в муке с закушенной губкой и сжатыми веками, то неожиданно широко раскрывались глазки и округлялся ротик. То есть было видно, что баба не просто дала, а именно трахается от души, что ее тащит, что она борется за ощущения и переживает такие сладкие мгновения, что нам и не снилось. А кто ж это так хорошо делает нашей птичке? Я лихорадочно задвигал башкой, чтобы что-нибудь еще разглядеть, и треснулся об раму, но ничего, кроме плечика и личика, мне было не видно, ну, разве что немножко одеяла. Вот тебе и раз! Это же кружева от ночной сорочки! Она укрылась почти до подбородка, она в рубашке! Да, что он, лижет у ней, что ли? Стоп, а почему обязательно он? Что-то про нее говорили, точно — она в Грецию ездила с какой-то девкой! Нет, в Италию. И вовсе не про нее… Наплевать… Башню у меня явно заклинило, сердце лупило так, что нечем дышать, я уже не чувствовал, ни как потоки с крыши барабанят по голове и текут за ворот, ни как судорога сводит икру. Мне страшно захотелось сигарету, я зашарил по мокрым брюкам и не нашел ничего, кроме жуткой щемящей истомы и горячего покалывания. От ослепительной догадки пальцы сами расстегнули зиппер, но я даже не успел ничего вытащить наружу. Идиот, у нее нет никого, она же мастурбирует там, она дрочит, сказал я себе и тут же малодушно кончил, как двоечник. Но это было, как молния — разряд получился такой силы, что я потерял равновесие и тихо пополз вниз, меня буквально прострелило от копчика носа, через грудь, через зад куда-то навылет — лицо онемело, ноги не держали. Я ехал мордой по дощатой стенке, пытаясь нащупать опору, и с какой-то немыслимой радостью услышал из форточки ее глубокое «о-ох!», а потом сдавленное рычание. Когда мне снова удалось прильнуть к щели, она каталась затылком по спутанным волосам, — у меня на глазах эхо еще несколько раз встряхивало ее и заставило даже горестно вскрикнуть, честное слово!


Еще от автора Сергей Иванович Коровин
Приближаясь и становясь все меньше и меньше

Повесть "Приближаясь и становясь все меньше и меньше" принадлежит перу Сергея Ивановича Коровина - одного из самых заметных писателей ленинградского позднесоветского андеграунда, постоянного автора журнала "Часы".


Изобретение оружия

Повесть "Изобретение оружия" принадлежит перу Сергея Ивановича Коровина - видного представителя ленинградского андеграунда, постоянного автора журнала "Часы". .


Рекомендуем почитать
Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Не говори, что у нас ничего нет

Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Дай мне! (Song for Lovers)

Ирина Денежкина – сверхновая звезда русской литературы. Книга, изданная немедленно после того, как Ирина стала финалистом премии «Национальный бестселлер», завоевала русских читателей силой чувств, необузданностью энергии и мастерством исполнения.Сегодня «Дай мне!» – всемирный бестселлер. Книга вышла в Италии, где заняла место в Топ-10 между Паоло Коэльо и Исабель Альенде. Летом книга Денежкиной выходит в Голландии, Германии, Литве, осенью – в Англии, Швеции, Финляндии, Франции. В начале 2004 года – в США.


Случай Портного

Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.